Галя же твердо знает, что чем больше счастье – тем меньше оно длится. С чего она это взяла? Просто каким-то образом эта идея много лет назад проникла в ее модель мира и укоренилась там, определив ее отношение к жизни и к мужчинам.
Люди с подобными установками не способны жить сегодняшним днем, наслаждаться тем счастьем, которое они сегодня имеют, поскольку они живут не настоящим моментом, а воображением о грядущих катастрофах, которые погрузят их в пучину горя и страдания. Чтобы застраховать себя от страданий в будущем, они изо всех сил пытаются контролировать и подавлять свои эмоциональные порывы в настоящем, создавая иллюзию контроля над собственной жизнью, но на самом деле заключая себя в тюрьму собственных страхов и подавляемых инстинктов.
Ли когда-то сказал:
– Идея судьбы и предопределенности – самая опасная для человеческого разума. Она создает иллюзию предопределенности, снимающую с человека ответственность за свою судьбу. Я уже не раз говорил тебе об этом. Даос не подчиняется своей судьбе, он творит ее.
Отрицательное воображение и прогнозирование – злейший враг счастья. Человек, склонный к отрицательному воображению, как ядовитый источник, не только убивает жизнь внутри себя, но и уничтожает все, соприкасающееся с его тяжелыми отравленными водами.
Когда-то я спросил Учителя, как определять грань своей ответственности перед другими людьми, перед теми, кто тебя любит и кто в тебе нуждается.
– Даос платит добром за добро и любовью за любовь, – сказал Учитель. – Но ты должен различать истинную и бескорыстную любовь от того, что называют любовью другие люди, – от жажды обладания, контроля, жалости или наслаждения.
Только человек с гармоничной картиной мира способен любить, не обрушивая на любимого человека невыносимый груз внутренних конфликтов и противоречивых требований. Грань собственной ответственности можешь определить только ты сам. Если в твоих силах поддерживать добрые и хорошие отношения с любящим тебя человеком, ты должен делать это. Но если не в твоей власти исправить искаженные модели мира людей, вносящих свой собственный внутренний разлад в отношения с другими и убивающих свет и радость жизни, лучше отойти в сторону, пока в твоей душе еще сохранилась хорошая память об этом человеке.
Вопрос об ответственности всегда неоднозначен, например, я могу спросить, что бы ты предпочел, будучи командиром корабля: спасти матроса, бросившегося за борт в попытке свести счеты с жизнью, или выполнить боевую задачу, от успеха которой зависит жизнь многих людей? В данном случае любое решение будет трудным, и тебе останется лишь принять на себя ответственность за него, не терзая себя в дальнейшем сомнениями или сожалениями.
Так и в жизни. Ты не можешь взять на себя ответственность за всех, с кем сталкивает тебя судьба. И если какой-то человек не может быть счастливым, общаясь с тобой, ты не должен тратить свои душевные силы в попытке разрешить его проблемы. Есть много других людей, которым ты подаришь радость и счастье, сам наслаждаясь их обществом.
Следующая часть дневника была написана уже после рождения ребенка.
«Пришел Саша. Был весь день, но сказать ему ничего не смогла.
Напала какая-то оторопь. Пока пусть все будет, как было.
Мне задавали вопрос, люблю ли я Сашу. Я ответила, что отношусь к нему очень хорошо. А подумалось больше – я родила себе нового Сашу, очень похожего, и, может быть, только мой возраст делает меня благоразумной. Я должна быть всегда готова к известию, что Шуркин папа уже чей-то муж и еще папа. Как скоро это будет – не знаю, но это неизбежно.
Хорошо бы, если он уедет, например, в Москву. А может, я преувеличиваю свою ревность, может, она теоретическая? Дай бог, чтобы было так. Большое видится на расстоянии. В который раз убеждаюсь в том, что мои первые порывы, впечатления всегда верны. Мы с Сашей оба преследовали первоначально корыстные цели. Он – беззаботность и спокойную жизнь на некоторое время. Я для него очень удачная гавань, этакое временное пристанище.
А что я? По идее, я должна благодарить судьбу за возвращенную молодость, за вновь приобретенную радость бытия. А я благодарна. Да. Судьбе. И Саше тоже. За его терпение, умение скрывать свои чувства, для меня это и боль, и отрада.
Мне тоже хочется, чтобы сын вырос здоровым, а здоровье его во мне заключено. Только вот лучше бы между нами сейчас сложились деловые отношения, если ему хочется иметь сына. Зачем он вызывает в себе чувства ко мне? Я в них не верю. Да и он сам уже устал от своего театра. Если раньше он мне приносил только положительные эмоции, то сейчас я остаюсь после каждого его ухода опустошенной, в недоумении. Зачем все продолжается? Я не могу делить себя между Шуркой и Сашей. И органичным целым этот союз для меня не становится. Саша в нашем союзе чужой. Это моя боль. Сознание того, что я знаю об этом, что не будет очередного разочарования, – главная моя движущая сила. Я уже не боюсь той боли, которую когда-то испытала.
Спасибо вам, Шурки мои родные, обоим спасибо. Старому за то, что был, малому за то, что есть.
Должны мы с Шуриком уехать в Семисотку. Надолго, до холодов. Вот и будет очистительное время и для Саши, и для меня. Не буду с болью смотреть на себя в зеркало, бояться яркого света, содрогаться от слов, которые Саша говорит, как укор – морщины бы убрать; морщин меньше стало; говорят: «что ты в ней нашел – старая, некрасивая, жадная». Вот так-то, тетка. Для Шурика буду самой любимой и красивой».
На этом дневник заканчивается.
В этом отрывке мы видим, как рассудок вновь постепенно берет верх и с помощью фантазий о моем отношении к ней, отрицательного воображения и логических построений завершает работу по окончательному обоснованию необходимости нашего разрыва.
Как мы видим, ее «главная движущая сила» – осознание того, что мы неизбежно расстанемся и что «не будет очередного разочарования». Таким образом, создав четкую картину нашего разрыва в будущем, Галя предпочла реализовать его сейчас.
Правда, рассудок оставил ей лазейку для удовлетворения потребностей в общении со мной: «Лучше бы между нами сейчас сложились деловые отношения, если ему хочется иметь сына». Некоторое время она эту лазейку эксплуатировала, пытаясь играть моими чувствами, и то заявляла, что сын только ее и он даже вовсе не от меня, а от другого мужчины, то рассказывала ребенку, что его папа умер.
Заботы о ребенке потребовали от нее большой эмоциональной отдачи, и на время внутренние противоречия, эмоциональная и сексуальная неудовлетворенность перестали проявляться с прежней остротой. Для этого у Гали просто не оставалось ни времени, ни сил.
Но ребенок подрастал, я уехал в Москву, одиночество и неудовлетворенность вновь дали о себе знать. С другими мужчинами отношения не складывались, и рассудок вновь породил очередную идею, дающую повод ее эмоциональной сфере немного разрядиться: ребенку нужен отец. Под этим предлогом Галя в течение многих лет писала мне письма, утверждая, что мы еще не расстались, и изобретая всевозможные поводы для встреч.
