Сверху послышался сдавленный крик. Ноги наверху поджались, мужчина выпустил край, когда, казалось, вот-вот завершит подъем. Он сполз в дыру и тяжело упал на нижний пол.
Старшой тут же его поднял, но это уже не имело значения. Горло мужчины было аккуратно перерезано.
Натяжение веревки ослабло. Упало второе тело.
Это был подкупленный страж. Веревка петлей обвивалась вокруг шеи. Он-то и послужил якорем, вес первого вторгшегося задушил предателя.
Переворот не оказался для Счетовода неожиданностью.
«Ты должен был знать, — подумал Атон, — что Счетовод угадает такой ход. Он не садист и не дурак, у него есть определенные причины для своих действий, и он готов к любым последствиям. В конце концов ты узнаешь, что был предатель, и предположишь, что подкуплен один из вашей собственной шайки. Узнав теперь, что ум Счетовода такой же проницательный, как и всегда, ты заподозришь, что голубой гранат есть на самом деле. Ты будешь искать и неутомимо допрашивать каждого мужчину и каждую женщину — и на дне Вломова меха для воды найдешь голубой осколок.
Влом будет выкрикивать историю открытия и потери граната. Он обратится ко мне за подтверждением, но я признаюсь, что в упомянутое время занимался Гранаткой. Она согласится, убеждая себя, что иначе заподозрили бы ее, и стремясь вызвать ревность у черноволосой. Влом известен как большой обманщик, но ты позволишь довести тебя до места, где, по его словам, он нашел гранат, и там ничего не окажется, а он не будет знать, что доказательство прямо под рукой.
— Я этого не делал, — завопит он наконец. — Меня вломили! Меня вломили!
А ты уже это слышал.
Узники верхних пещер не смягчатся. Они захотят выяснить, откуда взялся первый осколок, и узнать, действительно ли есть такой рудник. Поскольку вы отказались честно вести дело со Счетоводом, он заморит вас голодом и сделает нижние пещеры безопасными для исследователей сверху. А мы предпримем Тяжелый Поход.
О да, предпримем».
§ 399
СЕМЬ
Идиллия: солнечная уединенная планета. Пальмы и ели росли здесь рядом, после того как осторожное прикосновение генетической модификации пригладило природу, заставило ее улыбаться. Голубые воды искрились у подножия серых гор, белоснежные облака осеняли мирные деревеньки.
Атон машинально прошел процедуру регистрации — его мысли были сосредоточены на женщине, которую он прилетел забыть. Он пренебрег ознакомительной экскурсией. Красоты самобытного рая его не интересовали, наконец он оказался на красивой даче — домике, окруженном цветниками и извивающейся изгородью, — без понятия, как это произошло.
«Прелестная планета, — с горечью подумал он. — Но никогда не станет так прелестна, как Злоба. Злоба — меня должно было предупредить твое имя. Но я был слеп ко всему, кроме твоей красоты; я был глух к отцовским словам. Я маялся детской мечтой. А когда нашел тебя…»
Он осмотрел цветники. Не будучи силен в садоводстве, кроме особого искусства выращивания хвей, Атон понял, что начать ему не с чего. Да это и не важно: даже самые прекрасные начинания вряд ли бы подействовали на его разрушительную страсть к миньонетке.
«Миньонетка. Когда после игры в Капитана я, наконец, обнаружил тебя среди ксестов… было не удивительно, что эти дружелюбные иномиряне смутились. Они увидели, что ты действительно миньонетка — странный отпрыск человека, а не подражание ему, а я тем временем пытался обратить их внимание на свое неведение. И они показали мне все, что могли, а я увез тебя в укромный космотель и там постиг чудовищное зло твоей природы».
Предоставленный на этом курорте самому себе, Атон понял, что жизнь продолжается. Он праздно изучил сад, разгадывая очевидные загадки кустарников, и в конце концов вернулся в светлый коттедж. Неестественно круглое заходящее солнце просвечивало сквозь плывущие облака. В воздухе парили запахи кухни.
«Тогда, разбитый, я слушал тебя, Аврелий. Но ты, в сущности, ничего мне не сказал, лишь послал на Идиллию, чтобы я отдохнул и забыл. Забыл Злобу».
Войдя в домик, Атон обнаружил на стене древние гравюры на ботанические темы, паркет из псевдососны и старинные ручки на дверях с петлями. «Такой дом был у Вордсворта!» — подумал он. В камине большой комнаты ярко пылал огонь: тени от узорной железной решетки трепетали на каменном участке поля. Вдруг он услышал шум в помещении, которое принял за кухню. В доме кто-то был.
Он прошел сквозь арку. Арку? Значит, это не было намеренной подделкой «под старину». И увидел ее: изящную, светловолосую, умелую.
— Что вы здесь делаете? — спросил он. — «Тебе-то какая разница, Атон?»
Она с улыбкой обернулась:
— Здесь мое место.
— Но мне сказали, что это мой дом, — проворчал он.
— Да, — она подошла к нему и показала серебряный браслет на левом запястье. — В обычаях Идиллии отправлять рабов на службу к господам. Пока вы здесь, я принадлежу вам, и да здравствует эта планета, добро пожаловать! — Она сделала реверанс.
Атона это не убедило:
— Что-то такое упоминалось. Но я думал, будет привратник… слуга.
— Они обслуживают дам.
— Вот как!
Идиллия, это слишком вопиюще.
Она взяла его за руку, провела к камину с нежной настойчивостью, исключительным правом рабов, и усадила за ужин. Атон воспринял ситуацию с сомнительным удовольствием. Никогда еще женщины так о нем не заботились, и его отношение, сначала двойственное, быстро стало положительным. В общем, задумка интересная.
— Как звать рабыню? — спросил он.
— По имени, — бойко ответила она. — Кокена.
Атон полез в толстую картотеку, составленную много лет назад его учителем.
— Строительный камень из коралла? Это твоя тема — твердость и жесткость?..
— Некогда на Земле, — сказала она, — жили крохотные морские моллюски с красочными раковинами, которых коллекционировали. Они назывались…
— Понятно. И что же милая ракушка посоветует смущенному сердцу? — спросил ей, и подумал: «Она пытается угождать… отчего бы тебе не отгородиться ею, Атон?»
— Вечером в деревне танцы, — сказала она, явно пропустив в вопросе намек. — Если вам это доставит удовольствие…
— Мне ничто не доставит удовольствие, Кокена, — ответил он, но при этом улыбнулся.
Танцы были красочны. Их устроили в теплом деревянном амбаре — по углам запах сена, под стропилами воробьиные гнезда. Гирлянды флажков свисали с балок; светлый сидр сочился из-под пресса, установленного посреди амбара. Отчаянно улыбавшиеся люди входили и выходили в сопровождении своих хорошо осведомленных рабов и рабынь. Атон заметил, что слишком часто сквозь их радостные личины просвечивала борьба с внутренней мукой.
