— С чего ты это взял?
Архо прищурился хитро и полушепотом пропел:
— Глаза, как смарагды… За спиной изящный клинок… Обожает всякое зверье и тащит с собой… Тебе она нравится, да?
В ответ донеслось хмурое:
— Что ты несешь? Эти игры в эмоции не для меня.
— Почему ты решил, будто чувства твои — это игры?
— Потому что мое сердце не бьется. Потому что я — оживший труп и не более того.
Моа сказал это слишком громко. Има, кажется, услышала последнюю фразу и подняла голову, отвлеченная от художеств. Оказалось, что и Архо, пока лечил Пепу, услышал больше положенного.
И спросил:
— Так что же вас все-таки разделяет?
Моа ему не ответил.
Мортелунд. Центральная Цитадель
Их собрали и выстроили ровным рядом в главном зале большой башни.
Люсьена была среди прочих избранных, но происходящее ее вовсе не привлекало. С гораздо большей радостью она бы осталась вне внимания Триады, однако, те созвали самых успешных личей.
Умелых и покладистых.
Ответственных, как Люсьена.
— Итак, дел у нас невпроворот, — громко оповестил собравшихся Полувий. — Владыка, как вы уже знаете, мертв, а это значит, что мы трое, — колдун обвел взглядом первого и второго некромантов, — будем заняты решением серьезного вопроса передачи власти. Вы же отправитесь в погоню за мятежником Моа. Теперь нам известно его местонахождение, так что вернуть беглеца домой в кратчайший срок — ваш долг…
Люсьена вернулась в свою башню задумчивая и хмурая. Темные тучи сгущались над Мортелундом — еще более темные, чем обычно. И Ёри снова злилась на ветер… Интересно, что он приносит, этот ветер? О чем воет? О ком плачет?
В полночь она с отрядом покинула цитадель.
Быстрые кони летели на юг, но как ни стремительны они были, еще несколько отрядов успели уйти вперед. Глядя в спины соратников Люсьена судорожно соображала, как бы попасть в Кутанай первой… И что она будет делать, попав туда первой? Предупредит друзей об опасности?
Неприемлемо.
Или приемлемо? После смерти владыки, все приказы Триады будто обходили ее стороной. Сильная магия властителя, удерживающая от мятежа мертвецов Мортелунда, истончилась и ослабла. Люсьена чуяла, что главные некроманты не в силах возродить ее…
… пока что.
Именно поэтому они так торопятся назначить преемника. Без владыки цитадель рискует погрузиться в хаос, с которым не совладает ни могучий Аки, ни хитрый Полувий.
Что-то неладное творится.
Владыка умер по своему желанию — Люсьена знала это наверняка, Архо врать не мог — и явно против воли Триады. Зачем он отослал Архо на поиски Моа? Почему Моа всем так нужен? Ответы на вопросы — лишь фрагменты одной мозаики, составляющей нечто невероятное…
Нечто целое.
Вдруг Хват, сидящий на луке седла, заворчал в сторону обочины. Там два глаза светились во мраке, и призрачные очертания зверя проступали меж елок.
Люсьена узнала его. Давно не виделись. Буквально, с самого ее воскрешения. Лесной дух-медведь… Зачем он пришел?
Дав сигнал отряду, мертвая развернула коня и направилась в чащу, стискивающую тракт, по которому они двигались. Черный жеребец-нежить легко перепрыгнул окаймляющий дорогу овраг и вломился в подлесок. Там, где только что стоял дух, обнаружилась тропа на одного конного шириной. Она вела вглубь чащи, откуда снова посверкивали медвежьи глаза. Будто звали.
Иди сюда, Люсьена. Иди.
Мертвая отыскала взглядом рыскающую поблизости Ёри — самую чуткую из своих питомцев. Ёри не беспокоилась, лишь с интересом обследовала окрестности. Нюхала воздух, и мордочка ее, комично копирующая человеческое лицо, сосредоточенно кривилась.
Тропа под копытами коня была старая, едва заметная. На гладких, отполированных сотнями ног и лап камнях виднелись странные символы. Люсьена не видела таких ни в одной колдовской книге. Из зарослей вставшей по обе стороны стеной бузины смотрели подобия обелисков.
И медведь вновь мелькнул впереди — позвал.
А потом исчез.
Люсьена вгляделась в переплетение ветвей. За ними рисовались очертания какого-то древнего, поросшего мхом строения.
Арка…
Следом за своей предводительницей отряд направился туда.
* * *
На Иму с утра напало такое вдохновение, что она все не могла остановиться — рисовала, рисовала…
Пепа сидела рядом и глядела ей через плечо. На развороте альбома уже поступили высокие горы с острыми вершинами и висячие сады. И беседки-ротонды. И перголы в косицах роз…
— Это где? — Желтые глазки Пепы разглядывали рисунок с любопытством.
— В моей голове, — призналась Има. — Во сне приснилось. Красиво — вот бы жить там?
Пепа не оценила. Поежилась.
— Была я в подобном месте и, как видишь, ничего хорошего… У духа, что меня обратил, такой же сад был.
Има посмотрела на собеседницу с сожалением и сочувствием.
— Прости. Не думала, что в рисунке прошлое твое угадаю.
— Да, ладно, — Пепа тряхнула огромной башкой, склонилась ниже — к самому Иминому уху. — Я тебе кое-что сказать хочу про твоего друга.
— По Моа?
— Тише… Да. Я боюсь его.
— Моа? Разве он страшный? — Има непонимающе приподняла брови.
— А я, по-твоему, страшная? — Вопросом на вопрос ответила Пепа. Пока ее собеседница раздумывала, как бы ответить так, чтобы было не обидно, она продолжила. — Вот и он такой же, как я. Носом чую.
— Да не похожи вы вроде… — удивилась Има, не понимая, к чему клонится разговор.
— Он такой же, как я, — настойчиво повторила Пепа. — Только у меня зверь снаружи, а у него внутри. Эта магия. Я помню ее — никогда не забуду. Такая же магия… И он не древний — древнее древнего! И в сто раз сильнее… Все то, что случилось с ним — гораздо хуже, чем со мной. Гораздо опаснее. Гораздо страшнее… Меня создал дух, а духи — они знаешь какие умелые? Они вашу магию придумали. Всю магию. Но даже духи не посмели бы взять из земли то, что древнее древнего… То, что родилось еще до рассвета! Они бы никогда не соединили это с человеком…
— Так кто же Моа по-твоему?
— Он…
Их разговор прервал Архо. Спросил:
— Как твои раны, Има? Проходят?
— Да, — Има оглядела покусанную еще там, в герцоговом доме, ладонь. — Пройдут.
* * *
— Моа… Моа…
Голоса шептали во тьме. Он даже не заметил, как провалился в глубокий сон, тяжелый и тревожный. Мрак окутывал все кругом, но он знал, что где-то за плотно сомкнутыми веками, в непостижимой дали теплого дня, солнце купается в золотисто-лиловых тонких облаках, и птицы поют.
