Стараясь казаться безразличной, я протянула руку и взяла с тарелки бутерброд. Ноздри защекотал аппетитный аромат.
— Есть горчица?
Макс подошёл ближе, и моё сердце забилось в два раза быстрее. В ногах появилась непонятная слабость, пришлось опереться на стол.
— Как интересно, — он взял с полки тюбик и выжал из него на мой бутерброд нечто вроде розочки. — И её ты тоже терпеть не можешь. Горчица и кетчуп всегда были твоими злейшими врагами. Хочешь, я твоего любимого хамончика нарежу?
— Спасибо, не сейчас! — я испуганно замотала головой, пытаясь вспомнить, что это такое.
Недолго думая, я вонзила зубы в кусок хлеба с салями и сыром. Лучше не думать о близости этого мужчины… Не замечать, что он рядом, пока не вернётся память. Тем более что мы вроде как кошка с собакой.
— Аппетит, в отличие от памяти, у тебя отменный. И это радует! — В каждом слове мне явственно слышалась издёвка.
А Макс отвернулся, словно внезапно потеряв ко мне интерес. Подошёл к окну, поиграл пальцем с жалюзи.
Бутерброд быстро таял во рту. Казалось, в жизни я не пробовала такой вкуснятины.
— Кто это приготовил? Пальчики оближешь! — Мне в самом деле ужасно нравилось то, что я ела. Но лицо мужчины почему-то брезгливо скривилось:
— Тьфу, Вика, ты серьёзно думаешь, я поверил в твою амнезию?
— Можешь верить или не верить, смеяться или плакать, — пробубнила я с набитым ртом.
— Надеюсь, отец быстро уснул и не слышал твоей болтовни о потере памяти.
Опять он за своё! Нравится меня провоцировать? Макс просто невыносим!
С каменным лицом я взяла с тарелки второй бутерброд и принялась уминать его за обе щеки. Непонятно, откуда взялся такой зверский аппетит. Скорее всего, от нервов…
— Признайся, Викки, — голос Макса стал обманчиво мягким. — Твой рокер оказался сплошным разочарованием? Может, не смог тебя удовлетворить…
Хлебный мякиш комом встал в горле, так что я едва не поперхнулась. Щёки густо и горячо залил румянец, но в этот момент на кухне появился Алексей. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять — он в бешенстве. Тёмные глаза метали молнии.
Сейчас кому-то не поздоровится… А именно — Максу.
— Давай проясним ситуацию, а? Думаешь, ты самый крутой? Можешь учить нас всех жизни, а сам весь такой из себя идеальный? Да если бы не я, Вика до сих пор бы лежала бы в больнице, так ничего о себе и не зная. Не веришь ей — спроси лечащего врача. И хватит уже этих дебильных наездов, оставь сестру в покое!
Макс скрестил руки на груди:
— Ты всегда во всём потакал этой избалованной девчонке и сейчас продолжаешь. Ей хочется жалости…
— Жалости?! — я схватила тюбик с горчицей, намереваясь сотворить что-то нехорошее, но вовремя остановилась. — Брат, называется!
Горло сжало, из глаз готовы были брызнуть слёзы. Тюбик выпал из рук, я развернулась и бросилась из кухни.
— В тебе говорит лишь уязвленное самолюбие! — долетел до слуха раскатистый голос Алексея. — Не терпится отомстить за то, что она тебя бросила?!
Бросила?..
Слёзы высохли. У нас с Максом что, на самом деле был роман?.. С братом?! Пусть и сводным?
Охнув, я зажала рот ладонью и кинулась к лестнице. Всё было намного хуже. Такого я даже представить себе не могла, даже в страшном сне не видела. Сколько же всего я успела в своей жизни натворить? И зачем?! Сколько ещё скелетов прячется в моём шкафу? Куда ни посмотри, везде покинутые, брошенные мной люди.
* * *
Добравшись до комнаты, я прижалась лбом к зеркалу. Если Макс не обманывает, в наших отношениях что-то случилось… такое, отчего всё пошло наперекосяк. Ведь одного взгляда на него достаточно, чтобы почувствовать эту боль. А в моём сердце по-прежнему живут отголоски чувств, желаний… Теперь, кажется, понятно, почему именно он вызвал во мне какой-то отклик. Не воспоминаний, но хотя бы чувств…
Избалованная девчонка! Может, Макс прав?
Не знаю, сколько я так стояла, пытаясь успокоиться. Пять минут? Час? Стук в дверь и голос Алексея заставили оторваться от стекла. Как хорошо, что он здесь! Мне нужно знать правду! Что ещё натворила Виктория Батурина, кто я на самом деле: стерва или жертва обстоятельств?
— Заходи, — я распахнула дверь и удивлённо воззрилась на брата с подносом еды в руках, от которой исходил аппетитный аромат. — Что это?
— Твой ужин. Ведь ты так толком и не перекусила.
— Спасибо, Лёш… — я посторонилась, пропуская его внутрь.
Он прошёл и поставил поднос на кофейный столик с розовой мраморной столешницей.
— Твои любимые устрицы, мисосиру и, конечно, же «Тирамису».
Меня чуть не замутило. Устрицы? Гадость какая. А что такое мисосиру? Вот эта баланда с кусочками тофу и водорослями, что ли? Оу, это не вызывало никаких эмоций, кроме отвращения. Всё только «тирамису» я бы, пожалуй, съела. Только выглядел он странно. Воздушная масса бесформенной горкой возвышалась в вазочке рядом с изящной чашкой чая. Этот десерт — я точно помнила — обычно подавался на тарелочке в виде прямоугольного кусочка то ли сыра, то ли творога с кофейной прослойкой.
Какими бы ни были у меня вкусы в прошлой жизни, они кардинально изменились после катастрофы. Вот бы вместо Лёшкиного ужина ещё одну тарелку с бутербродами, которыми так щедро поделился со мной Макс… И почему это мне сегодня без конца хочется есть?
— Лёш, нам нужно поговорить, — я встретила взгляд тёмно-шоколадных глаз и тяжело сглотнула. — Макс и я. Что произошло? Почему он так себя ведёт?
Он покачал головой.
— Не обращай внимания, он всегда был таким.
Но я не отставала, чувствовала, что уже невозможно жить во всех этих непонятках, недомолвках, обидах. Если уж я не могу вспомнить, надо хотя бы расспросить.
— Какие у меня на самом деле были с ним отношения? Запретная любовь?.. Он ведь нам сводный брат, так?
— Ну да… — Алексей запустил пальцы в свою безукоризненную причёску. — Отец усыновил его почти двадцать лет назад, когда погибли его родители. Мы сначала все вместе росли, а потом надолго разъехались учиться, кто куда: в США, Европу, Англию… Встретились уже взрослыми. Макс начал подбивать к тебе клинья. Я предупреждал, что хорошим это не кончится… — У меня подогнулись колени. — Присядь, — брат заботливо придвинул кресло. — И давай уже поешь. Всё это в прошлом. Ты правильно сделала, что рассталась с ним.
Значит, Макс был прав. Я сама его бросила. Значит, всё-таки стерва. Но почему моё тело так предательски дрожит, когда он рядом? Почему я цепенею от одного взгляда, от звука его голоса?
Я задумчиво смотрела на чашку с зелёным чаем. Взяла и отпила — он приятно освежал. Может, мой теперешний вкус и не совпадал с прошлыми предпочтениями, но чай оказался невероятно бодрящим. Но снова кольнуло неприятное ощущение, что я пробую такое в первый раз.
