– Ты размышляешь о притче, но пока еще не понимаешь ее, – сказал Ли. – Как только ты внутренне прочувствуешь ее смысл, твои проблемы общения с друзьями решатся сами собой. Даос принял абсолютно верное решение, но это решение было верным для него, потому что он – даос. Ты, хотя уже сильно отличаешься от обычного европейца, пока еще не стал даосом. Поэтому решение, которое кажется верным для даоса, пока что остается сомнительным для тебя. А как ты думаешь, какое решение принял бы европеец, если бы он оказался на месте даоса?
– Ну, не знаю, – ответил я. – Европейцы тоже разные бывают.
– Ладно, я тебе помогу. Как по-твоему, какое решение приняла бы твоя мама?
Сцена, представившаяся моему воображению, заставила меня подавиться куском бутерброда, и я упал на спину, задыхаясь от кашля и хохота. Моя вера в маму была беспредельной. Я был уверен, что ни один оборотень не сумел бы противостоять напору Александры Авенировны, когда ею овладевала жажда справедливости. Я видел, как мама волочет за волосы стенающую и упирающуюся лису в ближайшее отделение милиции, во весь голос расписывая толпе зрителей всю тяжесть и гнусность ее преступлений.
Когда я наконец прокашлялся, немного пришел в себя и, сев на прежнее место, высказал свое мнение, Ли задал следующий вопрос:
– А какое решение приняло бы большинство твоих друзей?
– Они сказали бы крестьянину правду, – не задумываясь, ответил я.
– Почему?
– Многие сделали бы это, как и мама, из стремления к справедливости. Некоторые могли бы это сделать из зависти, потому что крестьянин стал жить слишком уж хорошо, другие сделали бы это из вредности или просто, чтобы заварить кашу и с интересом наблюдать, что из этого получится.
– А какие мотивы могли бы побудить европейцев скрыть правду от крестьянина?
– Ну, наверно, безразличие, нежелание ввязываться в неприятную историю, опять-таки вредность – пусть, мол, поживет с оборотнем, пока тот его не съест, – или, возможно, желание не портить жизнь хорошему человеку.
– Как ты думаешь, крестьянин знал, что живет не со своей женой, а с лисой?
– Конечно, знал, ведь не полный же он идиот. Скорее всего, он сам себе в этом не признавался и просто не думал об этом, потому что такая жизнь его больше устраивала.
– Этот крестьянин был настоящим даосом, – сказал Учитель. – Он спокойно принимал свою судьбу, будучи женатым на сварливой неряшливой женщине, и так же спокойно он принял свою судьбу, когда та изменилась к лучшему, не задумываясь, что хорошо и что плохо, что правильно, а что неправильно. Крестьянин оказался даже большим даосом, чем сам даос, потому что на вопрос:
– Знаешь ли ты, с кем делишь пищу, кров и постель?
Он ответил:
– А станет ли мне от этого знания лучше жить?
Даосу пришлось подумать, чтобы признать правоту крестьянина.
– Ладно, это одно толкование, – сказал я. – А как же насчет противоположного?
– Вот ты мне его и расскажи, – усмехнулся Ли.
Я задумался.
– В этом толковании притчи ты говоришь, что надо спокойно принимать свою судьбу и следовать ее течению. Помнишь, ты как-то рассказывал мне притчу о даосе и судьбе. Тогда ты утверждал, что Воины Жизни не следуют слепо своей судьбе, а хватают ее за волосы. Поступил бы крестьянин правильно, если бы он отказался жить с лисой, предпочитая любым изменениям тяжелую и нудную жизнь с постылой женой?
– Ты понемногу нащупываешь другое толкование, – сказал Учитель. – Но эти притчи не противоречат друг другу. Смысл не в том, чтобы когда ни попадя хватать судьбу за волосы, а в том, чтобы делать это только в нужный момент. В данном случае следование судьбе было предпочтительнее. Крестьянин сам не входил с женой в конфликт, который мог бы для него плохо кончиться. Лиса все сделала за него. Пассивное следование судьбе сберегло крестьянину энергию, нервы и силы. Точно так же поступил и даос. Если бы он открыл крестьянину правду, то ему бы пришлось войти в противоборство с лисой, а, может быть, еще и с самим крестьянином, так что промолчать для него было лучшим выходом.
С другой стороны, спросив: «Знаешь ли ты, с кем делишь пищу, кров и постель?», даос предоставил крестьянину свободу в выборе своей судьбы, ведь иначе он оказался бы неблагодарным человеком. Так даос проявил «деятельное недеяние», в котором и заключается мудрость срединного пути.
– Как же тогда различать, в какой момент предпочтительнее пассивно следовать своей судьбе, не затрачивая сил на сопротивление, и когда нужно хватать ее за волосы? – поинтересовался я.
– Для этого Воин Жизни развивает внутреннюю силу, – ответил Ли. – Внутренняя сила – это то, что помогает в нужный момент принять верное решение или заставляет обстоятельства складываться в твою пользу.
– Хорошо, а как же насчет проблемы моего друга? – спросил я. – Что я должен был сделать, чтобы уберечь его от свалившихся на него бед?
– Ничего, – лаконично бросил Учитель.
Я растерялся.
– Как ничего? – переспросил я. – По-твоему, я должен смотреть, как он своими руками роет себе могилу, спокойно оставаясь в стороне?
– Но ты не остался в стороне. И что хорошего из этого получилось?
Я был вынужден признать, что все мои благие намерения действительно не привели ни к каким результатам.
Взглянув на мою кислую физиономию, Ли расхохотался.
– Держу пари, что в конце концов твоя миротворческая миссия привела к тому, что на тебя обиделись все трое – и жена, и любовница, и твой друг, – весело сказал он.
– Как ты догадался? – недоуменно спросил я.
– Так это же было очевидно с самого начала. Как говорится в пословице: «Благими намерениями вымощена дорога в ад», – сказал Ли.
Действительно, любовница моего знакомого решила, что я пытаюсь уговорить его во что бы то ни стало сохранить семью, жена была уверена, что я всячески покрывал козни ее благоверного и сам чуть ли не являюсь причиной трагедии, а друг был так измучен борьбой с парой взбесившихся фурий, что я стал для него живым напоминанием о его собственной глупости, ведь он, вопреки моему совету, все-таки признался жене в измене, так что наши отношения стали гораздо прохладнее.
– Ты понемногу начинаешь мыслить и чувствовать как даос, но продолжаешь суетиться, как европеец, пытаясь навязать свое новое восприятие жизни людям, внутренняя сущность которых не изменилась, – сказал Ли. – Ты советуешь им поступать таким образом, как поступил бы ты сам, но они не могут вести себя, как ты, ибо это противоречит их природе. В итоге твое желание помочь оборачивается против тебя. Лучше позволить людям совершать ошибки, чем потом стать предметом их ненависти оттого, что в конце концов ты оказался прав. Обычно люди гораздо легче прощают тебе твои промахи, ошибки и неудачи, чем твои успехи и правоту.
Что ты предпочитаешь – продолжать давать советы и сталкиваться с неприятием, непониманием и злобой или оставаться сторонним наблюдателем, не споря и не вступая в конфликты с окружающими, но зато наслаждаясь их дружбой и извлекая опыт из их ошибок?
