Я опустилась на пол, напротив кровати, на которой и лежал ноутбук. Дрожащей рукой перешла в хранилище, и стала ждать когда же файлы скачаются на ноутбук. Ждала и отсчитывала время до того, как увижу то, чем на самом деле был вирус. И чем на самом деле была моя ширма.
Это были документы. Самые настоящие документы, которые подтверждают факт удочерения. Я схватилась за грудь и не могла понять, что происходит. Такого просто не могло быть. Это какая-то глупая шутка!
Я захлопнула крышку ноутбука с такой силой, что он действительно мог треснуть пополам.
По моим щекам стекали слезы, но я не чувствовала уже ничего. Медленно сходила с ума. Мне стало казаться, что ложь повсюду. Что врут и скрывают правду все, и лишь я одна, словно идиотка, ничего не знаю. Как? Как это могло произойти?
Выскочила за двери и, не разбирая дороги от слез перед глазами, неслась к выходу. Теперь мне было плевать на слова отца. Мне нужна была правда и сегодня я её узнаю.
Спустя тридцать минут, машина такси затормозила у подъездной дорожки нашего дома. В окнах на первом этаже горел свет, а значит родители дома. Если не отец, то мама точно находилась здесь постоянно. В её состоянии, она не могла выйти снова на работу, и отец обеспечивал быт сам.
Дверь оказалось не заперта, и это меня не насторожило, хотя должно было. Из кухни пахло пастой, которую мать готовила в последнее время постоянно.
Она не ожидала меня увидеть, поэтому, когда я вошла в столовую, минуя гостиную с громко орущей плазмой, мать встала у столешницы и застыла.
— Грета? — она положила полотенце на стол и быстро обошла его, заключив меня в объятия, — Детка, почему ты плачешь? Что случилось?
— С тобой… — я всхлипнула, а потом обняла её в ответ и зашептала, — С тобой и правда все хорошо. Тебе и правда лучше. Я уже не знаю чему верить. Мне страшно, мама. Я не понимаю что происходит! Мне… Я нашла документы, вернее мне прислали документы о том, что мы ваши приемные дети.
После этих слов мама резко остановилась и перестала поглаживать мою спину. Она лишь тихо, почти беззвучно, прошептала:
— Какие документы?
— Хватит… — холодный, тихий голос папы ударил в спину, как гром, — Ей нужно рассказать, иначе это не закончится ничем хорошим, Лидия.
— Нет! Изабель узнала и посмотри чем это обернулось! — мама начала дрожать и отвернулась от меня, сдерживая слезы.
— Присядь, Грета, — тихо сказал папа, и указал мне на диван в гостиной.
— Нет!
— Помолчи, Лидия! — я впервые слышала, чтобы папа так говорил с матерью.
— Скажи как есть, папа, — я оперлась о стол рукой и посмотрела отцу прямо в глаза, — Я больше не выдержу этого вранья. Столько лет я терпела выходки Изабель, а потом я поставила своё будущее на кон, чтобы добиться для неё правды и найти тварь, которая убила её. Она фактически покончила с собой. В одиночестве. В какой-то комнатушке в пансионате для бездомных! Почему?
— Потому что это ваш дом, Грета. Тот пансионат место, откуда мы вас забрали двадцать лет назад.
Я нахмурилась, и повторила слова отца про себя. Мне казалось, что это какой-то страшный сон, который превратился медленно в кошмар.
— Как забрали? Куда…
— Изабель и Грета Ривьера. Вот ваши настоящие имена. Мы забрали вас после того, как ваша настоящая мать сбежала из пансионата и бросила двух маленьких детей одних, — продолжил отец, а мама за моей спиной тихо завыла.
— Это и есть причина по-которой Изабель стала такой. Кто-то рассказал ей об этом, а когда она захотела спросить меня, я совершил самую страшную ошибку. Я боялся, что и ты узнаешь, а это было выше моих сил. Я не хотел чтобы мои девочки чувствовали себя всю жизнь брошенными. Поэтому соврал, что вы не родные. И что приёмный ребенок только она.
Я действительно села. Вернее еле нашла стул, который стоял у столешницы и привалилась к нему. Теперь всё вставало на свои места.
И поведение моей сестры, и ненависть ко мне — всё это было продиктовано её собственной болью, тем что она стала чувствовать себя чужой в родных стенах.
— Грета… — отец хотел сказать что-то ещё, но мне не хватило сил, больше это слушать.
В моей груди образовалась настоящая дыра. В ней словно смерч из боли закручивался. Теперь мне стало ясно, почему она искала тепла хоть в ком-то. Ведь я помнила, как отец начал к ней относиться. Он словно крест на ней поставил.
— Почему вы ничего не сказали мне? Почему не позволили помочь ей, ведь я её часть? Зачем это ужасное враньё? Чтобы защитить меня?
— Грета, — папа покачал головой, но я его перебила.
— Ты выгнал меня из дома, и продолжал врать, обличая меня во лжи! Ты выгонял точно так же и её! Почему? Зачем эта жестокость?
— Она связалась с этой Райс, стала прогуливать занятия, постоянно таскалась в тот чертов пансионат, к тому ненормальному старику! — холодно стал чеканить отец, а я схватилась за горло и ощутила, что задыхаюсь.
"Столько лжи. Столько вранья и всё вокруг меня одной. Почему люди лгут? Почему не могут сказать правду, даже если она убьет?! Лучше уж умереть сразу, чем погибать, как моя сестра!"
— Когда Изабель стала искать вашу мать шалаву, я понял, что мы потеряли её окончательно. Она грубила, издевалась над тобой, постоянно пререкалась и сбегала! Тащила деньги из дому сперва на поиски, а потом и вовсе села на наркотики, очевидно, пойдя по стопам своей матери. Та тоже была наркоманкой!
— Значит, и я такой стану, да? — я подняла взгляд на папу, но он промолчал.
Отец словно поперхнулся словами, а я, наконец, поняла, что всё это время сестра действительно меня ненавидела. Она манипулировала всеми. Но имела на это полное право. Враньё должно быть покрыто враньём.
— Ты доволен? — прошептала мама, — Ты доволен собой? Зачем ты рассказал это ей?
Мама еле выпрямилась, и покачала головой, вытирая слезы.
— Из-за вашего вранья, погибла Изабель. Если бы она знала, что не одна… Вы намеренно внушили ей, что мы чужие, чтобы защитить меня? Но ведь мы похожи, как две капли воды!!!
— Потому он её и выгнал, — мама выпрямилась, и с такой злостью это сказала, что меня пробрал озноб, — Когда вы выросли, отрицать очевидное стало невозможно! Моя девочка поняла, что вы родные, но обманули только её. И когда ты уехала в Вашингтон, она пришла и сказа мне это в лицо. Сказала, что за такую жестокость, превратит нашу жизнь в ад.
Я не могла здраво мыслить совсем. У меня в голове не укладывалось то, что они говорили. И ответы, очевидно, были у пастора.
Когда твой мир рушится на твоих же глазах, когда всё во что ты верил, что любил и что было тебе дорого оказывается враньём — создаётся впечатление, что ты попал в вакуум.
В нём нечем дышать, а нём нет звуков, в нём пусто и холодно, а ещё тело сдавливает боль. Беспощадно вакуум уничтожает тебя изнутри. И если человек попадает в него, будучи слишком юным, не удивительно, что он ищет место, где это пространство — пустоту — заполнит хоть кто-то.
