Алплаус, штат Нью-Йорк
В «Матери Тьме» отчаявшийся главный герой обретает частицу прежней бодрости именно таким путем:
И вот однажды, в 1958 году, после тринадцати лет такой жизни [жизни опустившегося отшельника], я купил из военных излишков набор для резьбы по дереву. ‹…›
Принеся его домой, я начал без всякой цели пробовать вырезать на палке от швабры. Внезапно мне пришло в голову сделать шахматы. Я говорю о внезапности, потому что был поражен своим энтузиазмом. Энтузиазм был так велик, что я вырезал двенадцать часов подряд, десятки раз попадая острыми инструментами в ладонь левой руки, и все никак не мог остановиться. Я был в восторге и весь в крови, когда кончил. Результатом этой работы был прекрасный набор шахматных фигур.
И еще один странный импульс возник у меня.
Я почувствовал непреодолимое желание показать кому-нибудь, кому-нибудь из живых, великолепную вещь, которую я сделал.
Возбужденный творчеством и выпивкой, я спустился вниз и постучал в дверь соседа, не зная даже, кто он
[726].
Сосед оказался художником. Они тут же сыграли с повествователем в шахматы только что вырезанными фигурами. В дальнейшем они делали это каждый день – целый год.
~
На занятиях со студентами и на страницах рукописей Воннегут дурачился, рассеянно рисуя всякие штуковины.
Кое-какие из этих рисунков проторили себе дорожку в печать. Началось с «Бойни номер пять» и «Завтрака для чемпионов»
[727]. Смотрите, какой нос он нарисовал над безголовым телом на одной из страниц черновой рукописи начала 1960-х. В какой-то момент он решил более серьезно отнестись к своим талантам художника. В 1980-е гг. он рисовал на больших прозрачных ацетатных листах, а в 1993 г. начал сотрудничать с художником Джо Петро II, который превращал его рисунки в шелкографические оттиски. Что же он рисовал? В основном рожицы.
«Человеческое лицо – самый интересный объект, – сказал он одному из интервьюеров. – Потому что мы так и движемся по жизни – стремительно читая лица».
Тридцать его рисунков экспонировались в 1983 г. на персональной выставке, устроенной в нью-йоркской Галерее Марго Фейден. Еще одна выставка состоялась уже после его смерти, в 2014 г. Ее приурочили к выходу «Рисунков Курта Воннегута», великолепного тома, где автором предисловия и составителем была его дочь Нанни. В сентябре 2015 г. имела место еще одна выставка – уже в Музее искусств имени Герберта Ф. Джонсона (при Корнеллском университете).
Чем он рисовал? Разноцветными фломастерами.
«Писать маслом – это так обязывает», – заметил он как-то раз
[728].
На что похожи эти произведения искусства? Что это – реализм? Да ни в жизнь. Причудливые рисуночки, иногда немного пугающие. Сюрприз!
И вот еще какая любопытная вещь. Помните сюжетные графики, которые вычерчивал Воннегут? В книге «Рисунки Курта Воннегута» Питер Рид сообщает: «Когда я смотрел, как Воннегут рисует, то замечал, что начинает он с вертикальной линии, а потом пристраивает к ней горизонтальную, словно собирается построить график»
[729]. Может, К. В. подходил к рисованию лиц так же, как к построению фабулы?
В 2017 г. Национальный музей искусства ветеранов, расположенный в Чикаго (там хранится более 2500 ветеранских работ), приобрел тридцать одну воннегутовскую шелкографию. Они выставлялись в музее с января по май того же года
[730].
~
Когда я занималась в Писательской мастерской, один из моих соучеников, художник, дал мне маленькую книжку Генри Миллера «Писать красками – всё равно что снова влюбиться», где тот красноречиво рассуждает, какое это удовольствие – возиться с оттенками, предаваясь другому виду искусства. «У всякого стоящего художника имеется свое [хобби], – пишет он. – Это правило, а не исключение»
[731]. Организаторы Мастерской хорошо понимали ценность погружения в другие художественные среды: от будущих магистров изящных искусств здесь требовали, чтобы они изучали не только писательство, но и еще какое-то искусство.
Понятно, что любое искусство – в том числе творческий процесс, но особенности у каждого его вида свои. Когда вы в придачу к писательству занимаетесь другим искусством, это приносит не только удовольствие: погружение в иную творческую практику способно дать ценный импульс (грубо говоря, «пинок под зад»), шокирующе-свежий взгляд, полезные открытия. При этом вы остаетесь собой вне зависимости от того, какие художественные средства и среды вы используете: об этом свидетельствуют и рисунки Воннегута.
Подобно Миллеру, он обращался к живописи, когда писание шло не очень хорошо, – чтобы колодец творчества вновь наполнился. Особенно это касается периодов, когда он бился над своими поздними романами «Галапагосы» и «Времетрясение». По словам Воннегута, само по себе писание – тяжкий труд и чувство удовлетворения («награда») появляется лишь по его завершении, тогда как у художника «сваливаются камни с души уже в процессе рисования»
[732].
~
Вэнс Бурджейли частенько приглашал ребят из Мастерской на «джемы», которые устраивал в своем кабинете на ферме «Красная птица», принадлежащей его семье. Курт приносил кларнет, а Вэнс наяривал на трубе. Однажды вечерком, во время такого музицирования, Вэнс признался: играй он прилично, он бы предпочел быть профессиональным трубачом.
«‹…› Почти все писатели, каких я знаю, хотели бы быть музыкантами, – замечал Курт много лет спустя. – Потому что музыка доставляет людям удовольствие, какое мы [писатели] доставить не можем»
[733].
