Отметим, что в основе этой книги лежат его личные детские переживания и наблюдения детства (К. В. рос в эпоху Великой депрессии), а также три года, которые он проработал в компании General Electric, в отделе связей с общественностью.
Он родился в 1922 г., и в 1932-м, когда ему исполнилось десять, его отец-архитектор потерял работу. Повсюду вокруг него взрослые страдали, теряя достоинство от безработицы и безденежья:
В годы Депрессии, когда люди искали радикальных решений экономических проблем… они полагали, что миром должны править ученые, инженеры, математики, что лишь они обладают здравым смыслом.
‹…› Мой отец и брат твердо верили в технологию, в то, что мир вскоре удастся сконструировать заново, и я тоже в это верил с большим энтузиазмом ‹…›. Я очень верил в истину, в научную истину, а потом, как я однажды написал, «истину сбросили на Хиросиму»… так что я испытал чудовищное разочарование
[103].
Я ушел из GE и засел за свой первый роман, «Механическое пианино». Это злая сатира на GE. Я укусил руку, меня кормившую
[104]
[105].
Вот несколько отрывков из этого романа.
Руди Гертц, великолепный токарь, чьи движения специально записали, чтобы автоматические станки могли их воспроизводить (тем самым лишив работы и его, и других токарей), демонстрирует свои руки главному герою – Полу, одному из руководителей компании:
– Хх-ма, от прежнего меня ничего-то и не осталось, теперь меня и лучший друг не признал бы, – сказал он незлобиво и вытянул свои руки ладонями кверху. – А вы гляньте-ка сюда, доктор. Они-то по-прежнему хороши, и другой такой пары не сыскать на всем белом свете.
Всякий раз, когда Полу звонит жена, их разговор заканчивается совершенно одинаково:
– Я люблю тебя, Пол.
– Я люблю тебя, Анита. ‹…›
Механику супружеской жизни Анита усвоила назубок и разработала до мельчайших деталей.
Один из персонажей, «глупый сынок» из богатого семейства с хорошими связями, получает отличную работу:
Самое неприятное во всем этом было то, что его наплевательское отношение снискало ему восхищение товарищей по работе, инженеров, которые получили свои должности благодаря усиленному труду.
Среди всевозможных автоматов имеется механический шашист – и, конечно же, механическое пианино. Возникает тайная организация бунтарей – «Общество Заколдованных Рубашек».
Но сам завод напоминает «огромный гимнастический зал, в котором бесчисленные группы спортсменов отрабатывают различные упражнения: маховые движения, вращения, прыжки, броски, покачивания… Эту сторону новой эры Пол любил: машины сами по себе были увлекательными и приятными существами»
[106].
~
Воннегута заботили эти проблемы, и он переливал свою озабоченность в форму художественной прозы.
Да, его самого волновали темы технологии, науки и автоматизации. Но, когда он преподавал начинающим писателям или давал им советы, для него важнее всего было не то, что заботит его самого.
Вот что он сказал в интервью Джону Кейси, некогда занимавшемуся у него в Писательской мастерской при Айовском университете:
– Машины – важная штука. Мы должны о них писать.
Но если вы не станете – ничего страшного, я ведь вас к этому не понуждаю, верно? К чертям всю эту технику
[107].
Глава 4
Обходной путь вперед
Рискованное занятие – писать о вещах, которые вас ужасно беспокоят. На этом пути вас подстерегают серьезнейшие опасности. Курт столкнулся с некоторыми из них. И я тоже – тут уж никаких сомнений. Готова поставить последний доллар, что все авторы художественной прозы страдают по крайней мере от некоторых нижеперечисленных проблем:
● возможно, вы находитесь слишком близко к непосредственному, «сырому» переживанию, чтобы писать о нем сколько-нибудь отстраненно;
● возможно, вас так нестерпимо тянет поведать об этом, что вы ощущаете в себе своего рода словесную скованность, ведь слова – это лишь слова, их недостаточно, они не равнозначны самому переживанию;
● возможно, у вас пока еще не хватает писательских навыков и умений;
● возможно, вы чувствуете «преданность» реальному переживанию, которая мешает вам в полной мере проявить умение переплавить его в художественное повествование;
● возможно, вы так сильно хотите передать вашу обеспокоенность или выразить мнение, что текст становится дидактичным и проповедническим;
● возможно, вы страдаете, заново переживая травму в попытке описать ее, и погружение в то, с чем она для вас связана, может вызвать у вас эмоциональный стресс, с которым вы не в силах справиться или чувствуете себя настолько плохо, что не хотите рассказывать о случившемся;
● возможно, вас обескураживают читательские отклики, предложения что-то переделать, отказы редакций, потому что вы не принимаете критики или не в силах ее переварить. Иными словами, может статься, что вы не в состоянии провести границу между реакцией, которая связана с собственно вашим писательским мастерством, и личным опытом, на котором основан ваш текст.
~
Воннегут говорил:
Пол Энгл, основатель «Писательской мастерской» в Айове… сказал мне: «Если у “Мастерской” когда-либо появится свое здание, над входом нужно написать: “Не воспринимайте все слишком серьезно”»
[108].
Но мы-то воспринимали, еще как.
И Курт тоже.
~
Он писал тогда книгу, которая станет «Бойней номер пять».
Он пытался написать ее на протяжении двадцати трех предшествовавших лет.
~
Как быть, если к вам относятся какие-то из факторов риска, перечисленных выше?
Возможно, имеет смысл поискать ответы на том пути, который проделал Курт Воннегут. Смотрите на вехи и дорожные указатели.
~
Может, Курту Воннегуту и потребовалось двадцать три года, чтобы найти способ напрямую рассказать о бомбежках Дрездена и о своем военном опыте в «Бойне номер пять». Но если в хронологической последовательности прочесть его предшествующую художественную прозу, станет видно, как он обхаживает эту тему, то используя ее, то огибая ее, то готовясь к ней – своими предыдущими работами.
