‹…›
Помню, как отец о нем рассказывал: «Этот молодой капитан, который к нам придет обедать, – он презирает искусство. Можете себе представить, презирает, – но так мне все объяснил, что я не мог его не полюбить. Как я понял, он считает, что искусство предало его, – и должен признаться, что человек, заколовший штыком четырнадцатилетнего мальчишку, так сказать, по долгу службы, имеет полное право так думать»
[198].
Глава 10
Прибежище
Воннегут отмечает, что сам акт писания не только питает душу, но может также служить утешением и убежищем.
Я нашел место, где могу творить добро, не причиняя никакого вреда. (Боз, в книге Сары Хори Кэнби «Дядек и Боз в пещерах Меркурия»
[199]).
Из «Синей бороды»:
Я спросил, будет ли она писать. Я имел в виду письма, но она решила, что речь идет о ее романах.
– Я только это и умею делать, да еще танцевать, – сказала она. – Пока не разучилась, горе ко мне не подступится.
Все лето она держалась так, что никто бы и не догадался – недавно она потеряла мужа, человека, видимо, блестящего, остроумного, которого она обожала
[200].
Используя сократовский метод, он [Джеймс Слоткин, преподававший у Воннегута в Чикагском университете] спросил свою маленькую аудиторию: «Что делает художник? Скульптор, писатель, живописец…»
У него уже был ответ, внесенный в рукопись той самой книжки, которая так и не была издана. Но он не раскрывал нам его и был готов вычеркнуть совсем, если наши ответы окажутся ближе к истине. На его лекции присутствовали сплошь ветераны Второй мировой войны. Было лето. Нас собрали вместе, чтобы мы могли получать государственное пособие, пока остальные студенты отдыхали.
Я не знаю, понравились ли ему наши ответы. Его собственный ответ гласил:
– Художник говорит: «Я ничего не могу поделать с окружающим хаосом, но я по крайней мере могу привести в порядок этот кусок холста, лист бумаги, обломок камня».
Это и так все знают.
Бóльшую часть своей взрослой жизни я пытался привести в порядок листы бумаги в восемь с половиной дюймов шириной и одиннадцать дюймов длиной. Эта крайне ограниченная активность позволила мне не замечать множества бурь вокруг меня.
‹…›
Лет девять назад меня попросили выступить на собрании Американского института искусств и литературы. Тогда я не был членом этой организации и жутко нервничал. Я ушел из дома и бóльшую часть времени пересчитывал цветы на стене и смотрел фильмы про Капитана Кенгуру в своей маленькой квартирке на 44-й Ист-стрит. Старый друг с игровой зависимостью только что обнулил мой банковский счет, а в Британской Колумбии мой сын сошел с ума.
Я умолял жену не приезжать, потому что и так был не в своей тарелке. Я просил и женщину, с которой у меня были близкие отношения, не приезжать, по той же причине. В итоге приехали они обе, нарядившись для торжественной казни.
Что меня спасло? Листы бумаги в восемь с половиной дюймов шириной и одиннадцать дюймов длиной.
Мне жаль людей, не умеющих приводить в кажущийся порядок хотя бы что-то небольшое
[201].
Но ведь на такое способен каждый. И все это делают. И Воннегут это знал. Самые непрочитанные среди нас, те, у кого меньше всего шансов написать что-нибудь, все-таки берутся за перо в трудные времена – для того, чтобы описать какие-то важные события, или для того, чтобы осмыслить какой-то период своей жизни, вызывающий недоумение.
В «Сиренах Титана» Дядек пишет послание самому себе, пока ему не стерли память:
Это была литература в высшем смысле слова – потому что она сделала Дядька бесстрашным, бдительным, внутренне свободным. Она сделала его героем в собственных глазах в самое тяжкое время
[202].
Если вы профессионал (подобно Воннегуту), вы будете взыскательны по части выбора слов, их последовательности, а также пунктуации, ритма и тому подобного. Вы будете стремиться создавать «искусные образы», что «так влекут своею полнотой» (как говорит Йейтс), и это потребует «всей вашей мысли и любви»
[203]. Или по крайней мере концентрации вашего внимания. Это и есть прибежище.
А еще можно строгать палочки или печь пирожки.
Что будет самой совершенной картиной, какую мог бы написать пятилетний ребенок? Два неколебимых световых луча
[204].
Глава 11
Что делает произведение искусства великим, или Искусство и душа
Такую картинку может нарисовать всякий ребенок, какой угодно ребенок, но результаты получатся разные.
Вот третье определение души из словаря Вебстера: «Эмоциональная или интеллектуальная энергия или насыщенность, особенно проявляемая в произведении искусства или в выступлении художника, артиста и т. п.».
Что делает произведение искусства великим? Душа.
Что составляет душу в произведении искусства? Вот как отвечает на этот вопрос Воннегут – устами своего персонажа Рабо Карабекьяна, оценивающего Дэна Грегори (еще одного вымышленного художника) и себя самого:
Но у него не хватало смелости, мудрости, а может быть, просто таланта, чтобы передать в своих работах ощущение, что время текуче, что отдельный момент ничуть не важнее другого и что все они мимолетны.
Попробую выразить это иначе: Дэн Грегори был великолепным чучельщиком. Начинял, монтировал, лакировал, покрывал средством от моли возвышенные, как он считал, моменты…
Попробую выразить по-другому: жизнь, по определению, не стоит на месте. Куда идет она? От рождения к смерти, и по пути нет остановок. Даже в изображении вазы с грушами на клетчатой скатерти ощущается быстротечность жизни, если нанесено оно на холст кистью большого художника. И удивительно: ни я, ни Дэн Грегори не могли достичь этого, а наиболее талантливые абстрактные экспрессионисты смогли – на действительно великих полотнах всегда присутствуют рождение и смерть
[205].
