‹…›
– Там есть впечатляющие фразы, которые можно прекрасно использовать в надписях на могильных плитах на немецких военных кладбищах. Честно говоря, я совершенно не удовлетворен нашим надгробным красноречием, а это, кажется, как раз то, что я давно ищу. Я бы очень хотел послать эту речь Гитлеру.
– Как прикажете, – сказал я.
‹…›
Через две недели Геттисбергская речь вернулась от Гитлера. Наверху рукой самого der Fuehrer было начертано: «Некоторые места чуть не заставили меня плакать. Все северные народы едины в своих чувствах к своим солдатам. Это, очевидно, связывает нас крепче всего»
[238].
Имеет смысл вспомнить и ту историю, которую сам Воннегут рассказывает на первых страницах «Бойни номер пять» (и которая, несомненно, знакома всем его поклонникам):
Все эти годы знакомые меня часто спрашивали, над чем я работаю, и я обычно отвечал, что главная моя работа – книга о Дрездене.
Так я ответил и Гаррисону Старру, кинорежиссеру, а он поднял брови и спросил:
– Книга антивоенная?
– Да, – сказал я, – похоже на то.
– А знаете, что я говорю людям, когда слышу, что они пишут антивоенные книжки?
– Не знаю. Что же вы им говорите, Гаррисон Стар?
– Я им говорю: «А почему бы вам вместо этого не написать антиледниковую книжку?»
Конечно, он хотел сказать, что войны всегда будут и что остановить их так же легко, как остановить ледники. Я тоже так думаю.
И даже если бы войны не надвигались на нас как ледники, все равно осталась бы обыкновенная старушка-смерть.
~
Желание Воннегута сделаться «полезным гражданином» сбылось – все мы это знаем. Но есть очень славная история, которая еще раз это подтверждает. Ее записал Маршалл Смит, владелец Уэлфлитского рынка
[239] и бостонского книжного магазина Booksmith:
Впервые я услышал о романах Воннегута в 1967 г. – от Ларри С., служащего нашего магазина на площади Гарвард-сквер. Воннегут к тому времени невольно сформировал неплохой контингент приверженцев среди любителей научной фантастики – жанра, который мало интересовал и меня, и нашего весьма высоколобого закупщика. «Эта штука прогремит, вот увидите, – говорил мне Ларри. – Называется “Колыбель для кошки”». ‹…› Мы с Клео, нашим закупщиком, неохотно согласились.
Книга оказалась потрясающая – каковой и остается. Через несколько лет вышла «Бойня номер пять», которая и принесла Воннегуту всеамериканскую известность.
‹…›
Воннегут придерживался твердого правила: никогда не устраивать автограф-сессии в книжных. Но меня это не остановило, и я решился написать ему письмо, предложив не подписывать книги, а просто встретиться и поговорить с некоторыми из своих наиболее давних и преданных почитателей – в полночь, на Гарвард-сквер. Ко всеобщему изумлению, он счел, что это очень славная идея. ‹…› Его внешность соответствовала его публичному имиджу: мощные усищи, длинные, немного взлохмаченные волосы, вообще слегка неряшливый вид. Очень милый человек.
‹…›
Мы разместили его близ нашего магазина на Гарвард-сквер, и тысячи его поклонников стекались туда со всего Бостона и окрестностей. Мы поневоле остановили уличное движение – на несколько часов. Он часа два перешучивался со студентами. Они были от него в восторге. Думаю, он отлично провел время.
Почему пришла такая толпа, почти все – студенты? Почему они два часа перешучивались с ним? Потому что «Бойня номер пять» стала своевременной для тех из нас, кто варился в антивоенном движении, а вместе с другими книгами Воннегута – для участников любого тогдашнего движения, направленного на борьбу с доминирующим в обществе порядком (Движение за гражданские права, «контркультура»…). Романы сделали автора настоящим олицетворением гражданственности в ее праведной, критической, протестной ипостаси.
«Много лет спустя, – пишет Маршалл Смит, – мне выпала честь вручать Курту Воннегуту премию “Билль о правах”, ежегодно присуждаемую Массачусетским союзом борьбы за гражданские свободы. За эти годы он совсем не переменился».
Глава 13
Писатели как учителя, или Самая достойная профессия
«Писатель – это в первую очередь учитель», – как-то заметил Воннегут
[240].
~
В наши дни многие писатели дают наставления не только посредством своих текстов – они еще и преподают в аудиториях. Когда в конце 1960-х Воннегут вел занятия в айовской Писательской мастерской, лишь три [американских] университета выдавали дипломы по специальности «писательское мастерство». Их выпускники начали обучать себе подобных. В 1975 г. существовало уже пятнадцать магистерских программ по изящным искусствам, ориентированных на писательское мастерство. Сегодня их более двухсот
[241]. Ассоциация писательских программ (которая включает в себя университеты и колледжи, имеющие программу подготовки писателей) насчитывает более пятисот членов. В наши дни считается, что всякий приличный факультет английского языка и литературы должен не только предоставлять дипломы в области писательского мастерства, но и предлагать курсы по этому предмету, а также позволять студентам избирать такую специальность как основную.
К тому же сейчас существует множество неакадемических школ писательства, бесчисленных курсов, предлагаемых Ассоциацией христианской молодежи, местными общественными центрами, центрами искусств, оздоровительными комплексами, частных занятий, проводящихся писателями у себя дома. На всех этих занятиях писатели учат писать.
Так что тема преподавания имеет отношение и к собственно писательской роли писателей, и к их роли учителей, работающих с учениками.
~
Должен заметить, что при демократии преподавание – самая достойная профессия
[242].
Но о каких преподавателях идет речь? Все ли учителя одинаково достойны?
Воннегут уточняет, какими именно преподавателями он восхищается.
