Я возражал… что долг учителя – откровенно беседовать со студентами высшего учебного заведения обо всех проблемах и заботах человечества, а не только учить их предмету, как предусмотрено в программе.
– Только так мы можем завоевать их доверие, чтобы им тоже захотелось высказаться, – добавил я, – и чтобы они поняли, что знания не разложены по полочкам, а неразрывно связаны между собой, что одно вытекает из другого и неотделимо от единственной великой науки, которую мы должны изучать, раз уж нас послали на Землю, – от самой жизни
[261].
Воннегут выражает эту точку зрения устами еще одного персонажа романа – доктора Элен Доул. Она хочет устроиться на работу в ту же тюрьму и проходит собеседование у попечителей.
Но доктор Доул вместо этого накричала на Попечительский Совет. Они просили ее дать слово, что она ни при каких обстоятельствах, ни на занятиях, ни во внеурочное время не станет обсуждать со студентами политические, исторические, экономические или социальные проблемы. Она должна была предоставить это тем лицам, которые соответственно владели этими специальностями.
– Я просто в потолок врезалась, – сказала она мне.
– Ничего особенного они не просили, – сказала она, – только чтобы я перестала быть живым человеком
[262].
~
По своей природе художественная проза «учит»: она показывает, что люди чувствуют и думают, как они откликаются на происходящее, чем отличаются друг от друга и как обстоятельства влияют на них; каким образом их мозг, черты личности, окружение, культура заставляют их вести себя именно так, как они себя ведут. Почему одно и то же переживание действует на одного человека так, а на другого – иначе. Что человек испытывает в глубине души и как это соотносится с тем, как он себя ведет и как его воспринимают другие. И так далее.
Всякий текст, даже плохой, чему-то учит, то есть что-то о чем-то сообщает. Так что если вы пишете – вы тем самым учите. Тут уж никуда не денешься.
Но бывает и намеренное, целенаправленное преподавание посредством текстов.
~
Давайте-ка проголосуем, если вы не против. Кто из вас не знал о каком-то факте до того, как прочел Курта Воннегута? Или, скажем, благодаря этому чтению узнал что-нибудь из истории? Сколько тут таких, кто вынес из его текстов какую-то идею, мнение, что-то подобное?
Быстренько составьте список всего этого. Повернитесь к кому-нибудь из товарищей и расскажите, что вам удалось узнать. Лицом к лицу. (Если это невозможно проделать сию минуту – дождитесь первого же удобного момента.) Курту бы это очень понравилось.
А теперь выложите результаты в Facebook. (Простите меня, Курт!)
~
Воннегут учит целенаправленно.
Пусть он и не написал ту книжку для детей (хотя придумал для нее заглавие – «Добро пожаловать на Землю»), но он снова и снова внушает своим читателям-подросткам и читателям-взрослым идею культурной относительности, «то, что мне очень хотелось бы им рассказать». Это подтекст всего, что он когда-либо написал.
Помимо преподавания исподволь, с помощью фабулы и персонажей, Воннегут иногда учит в открытую. Он постоянно информирует читателя о тех исторических событиях и фигурах, которые его волнуют и которые, как он полагает, должны волновать других.
Вы ведь слыхали про Сакко и Ванцетти? Неужели нет? Что ж, в «Рецидивисте» он использует свой немалый талант рассказчика (действующий по принципу «морковка на веревочке»), чтобы побудить вас захотеть узнать, кто они были такие. Или чтобы напомнить вам о них, если вы уже знаете.
Воннегут откровенно просвещает, но заодно еще и заманивает читателя (по К. В., такое заманивание – самое важное умение рассказчика, см. главу «Сюжет»), вовремя показывая «морковки» и ловко вплетая их в основную сюжетную линию, чтобы вы не переставали с неослабевающим любопытством глотать текст.
В прологе он упоминает Сакко и Ванцетти на с. 5, 9, 11 и 12 [издания, указанного в библиографии], всякий раз давая общие сведения о героической роли, которую они играли в рабочем движении, и об их трагической и несправедливой участи. В самом конце пролога, перед тем как взяться за вымышленный сюжет, он приводит выдержку из письма Сакко сыну. Письмо написано за три дня до казни Сакко.
В первой главе повествователь, Уолтер Ф. Старбак, размышляет о времени, а также о деле Сакко и Ванцетти:
Подумалось мне о Сакко и Ванцетти. Я, когда молодой был, верил: их страдания ну просто мир встрепенуться заставят, всеми овладеет неодолимая, маниакальная жажда справедливости, чтобы простой человек мог правды добиться.
Семнадцать глав спустя Старбак снова размышляет над этим:
Недавно спрашиваю… бывшего ночного портье ‹…›: вы про Сакко и Ванцетти слыхали? Ну как же, говорит, бандиты эти из чикагских богачей, изобретательные были убийцы. Он их с Леопольдом и Лёбом спутал
[263].
Почему у меня это пробуждает грустные чувства? В молодости мне казалось: историю Сакко и Ванцетти будут часто вспоминать со слезами на глазах, никогда о них не забудут и сделаются они со временем такими же всем известными, как Иисус Христос
[264].
В главах 18 и 19, подразнив вас на протяжении всего текста туманными заявлениями о важности их трагедии, повествователь впервые представляет вам ужасные подробности – в виде постскриптума: это признание реального преступника в убийствах, в которых обвинили Сакко и Ванцетти и за которые их казнили. Только после этого рассказывается вся история случившегося с Сакко и Ванцетти – как своего рода история страстей Христовых.
Стоит это прочесть, поверьте. Есть в этом что-то очень знакомое. Как будто написано про наши времена.
~
Надо признаться, раньше я никогда толком не была уверена, что же с ними случилось, как если бы меня не было на уроке, когда это проходили (так всегда говорит один мой приятель, когда его ловят на незнании того, что полагалось бы знать). Но это попросту не относилось к истории моего поколения.
~
Так Воннегут обращается к теме рабочего движения и воскрешает его героев, которые были так важны для него и для всей страны в годы его юности.
В моем понимании святой – это такой человек, который и в непорядочном обществе остается порядочным человеком
[265]
[266].
