Однажды вечером я посмотрела фильм «Сельма»
[267]. В 1965 г., в то самое время, когда происходит действие картины, я как раз была в Сельме и вообще на Юге, принимала участие в знаменитом марше, показанном в этой ленте (я шла от Арканзасского университета). Это и устрашало, и вдохновляло. Эти события преподали мне очень серьезные уроки и оказали на меня неизгладимое воздействие.
Я опасалась смотреть этот фильм. Однако, мне кажется (если не считать ошибочного изображения президента Линдона Джонсона как препятствия на пути Мартина Лютера Кинга и Движения за гражданские права в целом, а не как человека, распахнувшего им ворота, – вопиющее голливудское упрощение!), в этой картине хорошо уловлена ненасильственность этого движения, дух времени и поднимавшихся тогда проблем – настолько хорошо, насколько это вообще доступно кинематографу.
Зло, с которым мы тогда боролись, теперь вроде бы побеждено, так что – ура! Но нам необходимо и сегодня знать, что это была за борьба и что за зло. И какое зло пришло ему на смену. И какая борьба с этим нынешним злом теперь идет.
Нам показали наших тогдашних святых. Им воздали должное, так что – ура! Знать, чего стоит преодоление общественных проблем, – необходимо.
~
Преподавание – штука взаимная. Как говорится, это улица с двусторонним движением.
Когда вы учите, вы одновременно учитесь. Мне казалось, что это какое-то волшебство: я стала лучше писать во многом благодаря тому, что разобрала множество романов, рассказов, стихотворений и очерков, дабы указать своим студентам на таящиеся в этих текстах сокровища (и по части содержания, и по части писательского мастерства как такового).
То же самое происходит, когда вы «учите» читателя в ваших текстах. Со мной это случилось буквально только что. Чтобы объяснить, как Курт использует историю Сакко и Ванцетти, я несколько раз перечитала его версию событий, изложенную в «Рецидивисте», составила ее резюме, перечитала его и почти все вычеркнула. Теперь история Сакко и Ванцетти отлично врезалась мне в мозг и в сердце. Таково мастерство Воннегута.
Вэнс Бурджейли, близкий друг Воннегута и его спутник по многим путешествиям, двадцать два года преподававший в той же айовской мастерской, отмечал: «Просто поразительно, как многому меня за эти годы научили студенты мастерской. Я частенько вспоминал, что в аппалачском английском
[268] глагол “учить” действует в обе стороны: слова “Она учила” могут относиться и к ее преподавательской деятельности, и к изучению ею какого-то предмета»
[269].
Мне представляется, что Курт имел в виду эту неоднозначность, когда подарил мне экземпляр «Бойни номер пять» с таким автографом: «Сьюзен – хорошей ученице, хорошему учителю».
Глава 14
Воннегут в аудитории
Каким был Воннегут в аудитории?
Он был замечательный. И серьезный, и веселый. Всегда умевший развлечь и увлечь. Проницательный, доброжелательный. Приземленный. Частенько – немного потрепанный. Он курил. Он рисовал на доске и на бумаге всякие завитушки и почеркушки. Он был, по сути, такой же преподаватель, какой и писатель.
В этом смысле он походил на двух своих персонажей – Мэри из романа «Галапагосы» и Юджина из романа «Фокус-покус». Во всяком случае таким он представал перед нами на занятиях Писательской мастерской Айовского университета в 1965–1967 гг.
Он и прежде преподавал – один год.
Это была школа для проблемных детей – для богатых проблемных детей, ибо требовались немалые деньги, чтобы сюда попасть. Она располагалась в Сэндвиче, на мысе Код. Я в одном лице играл роли всех учителей английского языка и литературы для всех ребят, которые пребывали в возрасте старшеклассников, хотя многие из них толком не умели ни читать, ни писать. Эти детки по той или иной причине стали очень неудобны для своих родителей. Время от времени в управлении полиции заявляли: «Либо этот парень отправится в школу с четкой структурой, в какую-то среду с четкой структурой, либо мы его посадим за решетку». Там были ребята с дефектами мозга и вообще всякого рода ребята, у которых что-то было не в порядке
[270].
У меня сохранилось очень яркое воспоминание о том, как Курт на занятиях пересказывал нам рассказ, который написал один из этих ребят, страдающий психическим заболеванием. У мальчика, его героя, целый шкаф всяких стеклянных штучек, которые он обожает. Он вынимает их одну за другой, любовно рассматривает, осторожно ставит на пол. Случайно разбивается одна, потом другая – а может, это мальчик случайно их разбивает. Так или иначе, все они бьются друг о друга и разбиваются вдребезги. И он, опустившись на четвереньки посреди этих осколков, отчаянно пытается соединить их обратно, изрезав себе руки.
Помню, какое было лицо у Курта, когда он нам это рассказывал. Помню эту беззащитную полуулыбку, это ироническое, полное боли, сострадательное выражение.
~
«Вы будете великолепным преподавателем. Этого потребует и ваше «я», и ваши студенты, – писал он своему коллеге-писателю Ричарду Геману по поводу присоединения последнего к педагогическому штату Айовского университета. – Вашему попечению доверят чудовищное количество настоящих писателей».
Позже Воннегут преподавал в Гарварде и в Городском колледже Нью-Йорка, но он говорил, что лучше всего ему преподавалось именно в Айове. В дальнейшем его жизненные обстоятельства изменились. Когда он учил гарвардцев, его брак трещал по швам. Когда он учил студентов Городского колледжа, у него была масса других проектов
[271].
О Воннегуте написали некоторые его бывшие студенты: Гейл Годвин, Джон Ирвинг, Барри Джей Каплан, Джим Зигельман, Дик Камминс, Джон Кейси – и наверняка еще какие-то. Я тоже отметилась
[272].
«Сами групповые занятия – не такая уж важная штука. Главное происходит днем, в вашем кабинете, во время бесед со студентами тет-а-тет», – наставлял он Ричарда Гемана
[273].
