Боюсь, старики – те из нас, кто с рождения не живет с этим, – никогда так до конца и не привыкнут быть амфибиями. Амфибиями в новом смысле слова. Я и сам нередко ловлю себя на том, что скучаю по вещам, которые теперь уже не имеют никакого значения
[400].
Однажды майским днем Пит Крокер – шериф округа Барнстейбл, то есть всего мыса Код – вошел в приемную салона Федерального агентства по гуманным самоубийствам в Хайаннис-Порте и сообщил двум высоким девушкам-администраторам за конторкой, что в направлении мыса движется отъявленный сорвиголова Билли Поэт, однако паниковать не нужно, всё под контролем
[401]
[402].
~
Завершая свои наставления для начинающих авторов, приведенные в предисловии к «Табакерке», Воннегут заявляет:
Величайший американский писатель, или, вернее, писательница, моего поколения, подлинный мастер рассказа – это Фланнери О’Коннор (1925–1964). Она нарушила практически все эти правила, кроме самого первого. Великие писатели вообще имеют привычку нарушать правила
[403].
«“Мертвые”, последний рассказ из “Дублинцев” – это форменное неуважение к читателю, – как-то заметил Воннегут, обращаясь к Гейл Годвин. – На первых же двух страницах встречаешь аж девять человек. Так нельзя!»
[404]
«Одним из немногочисленных правил, которые Воннегут повторял, словно мантры, было такое: “Никогда не начинайте рассказ с вопроса”, – вспоминает Ронни Сэндрофф, еще одна бывшая айовская студентка К. В. – Но, конечно же, я просто обязана была попробовать. И написала рассказ про студента колледжа, который сумел устроиться на лето поработать на конвейере хлебозавода где-то в Бронксе, и это стало испытанием для его хрупкого эго и нежно оберегаемых рук пианиста. Но Воннегут всегда играл честно и умел признавать поражение. Он объявил всему классу, что считает мою первую строчку – “Кто это капает кровью на горячие крестовые булочки
[405]?” – хорошим примером того, как можно нарушить это правило»
[406].
Спустя несколько лет Курт заметил, обращаясь к той же Гейл Годвин:
Разумеется, мне попадались студенты, которые отказывались прислушиваться к моим советам. Помните Ронни? Как-то раз она принесла рассказ, где первая фраза была такая: «Слушайте, вы, тупорылые ублюдки». Я сказал: «Слушайте, Ронни, так не годится, так не делают». Но она все равно настояла на своем
[407].
На самом-то деле Ронни начала как раз с фразы «Кто это капает кровью на горячие крестовые булочки?». Но, возможно, Воннегут подменил эту фразу (сознательно или ненамеренно), поскольку именно потому и не следует начинать рассказ вопросом: это как раз и вынуждает читателя ощущать себя тупорылым ублюдком, не понимающим, кто спрашивает, кого, о чем, где.
Глава 25
Сюжет
Что заставляет читателя продолжать чтение?
Говард Кэмпбелл, повествователь в «Матери Тьме», дает нам кое-какие намеки на ответ:
Я оцепенел.
Я оцепенел не от чувства вины. ‹…›
Я оцепенел не от страшного чувства потери. ‹…›
Я оцепенел не от ненависти к смерти. ‹…›
Я оцепенел не от разрывающего сердце возмущения несправедливостью. ‹…›
Я оцепенел не от того, что я так не любим. ‹…›
Я оцепенел не от того, что Господь так жесток ко мне. ‹…›
Я оцепенел от того, что у меня не было никакой причины двигаться ни в каком направлении. То, что заставляло меня идти сквозь все эти мертвые бессмысленные годы, было любопытство [курсив мой. – С. М.]
[408].
Оно-то и вынуждает читателя продолжать чтение.
Сюжет (и понятие сюжета как таковое, и структура всякой фабулы) всегда ориентирован на читательское любопытство.
~
Воннегутовское правило № 3 из «краткого начального курса писательского мастерства», изложенного в предисловии к «Табакерке из Багомбо», гласит:
Каждый персонаж вашей истории должен к чему-то стремиться или чего-то хотеть, пусть даже всего лишь стакан воды
[409].
Хотение чего-либо (чего угодно) возбуждает любопытство. И создает драматическое напряжение. Читателю интересно: получит ли персонаж желаемое?
На занятиях Курт объяснял нам, что даже небольшая проблемка, упоминаемая в тексте, способна заставить читать дальше. Одна монахиня, занимавшаяся вместе с нами, написала рассказ, героиня которого, тоже монахиня, весь день никак не может избавиться от зубной нити, застрявшей в зубах. Сможет ли она в конце концов извлечь ее? Курта привела в восторг эта история. Потом он много раз приводил в пример эту деталь, рассуждая о драматическом напряжении в прозе. Думаю, его поразило, что сам он испытал такое любопытство насчет застрявшей зубной нити и что это любопытство заставило его прочесть рассказ до самого конца.
Любой, кто читал этот рассказ, волей-неволей начинал ковырять в зубах. ‹…› Выкидывая сюжет из произведения, выкидываешь желания персонажа, выкидываешь самого читателя, а это последнее дело
[410].
При этом в рассказе могут происходить и более сложные вещи, жизненно важные вещи: допустим, монахиня борется с онкологическим заболеванием или хочет победить какую-то пагубную привычку. Но упомянутая нами основа («Добьется ли она того, чего хочет?») – строительные леса, с помощью которых могут возводиться все эти сложные конструкции.
Воннегут говорит:
Я вам гарантирую, что ни одна современная сюжетная схема, даже бессюжетность, не даст читателю подлинного удовлетворения, если только туда не протащить старомодные сюжеты. Я не считаю сюжетные линии точным отражением действительности, но они заставляют читателя продолжать чтение.
