«Нетманом» он называет Кнехтмана – тощего, слегка сутулого человека, некогда сидевшего в лагере для перемещенных лиц. Все родственники Кнехтмана (немецкие евреи) умерли – как намекает автор, в лагерях. Спустя некоторое время Кнехтман отвечает Сузе:
– Мальчик, девочка… какая разница? Главное – выжил
[453].
~
Обманы и сложность
Книги Воннегута изобилуют персонажами, несущими в себе какую-то тайну. И персонажами, которые то и дело лгут.
Вообще контрасты между тем, что персонаж прячет, тем, что он раскрывает, и истиной обогащают характеристику героев. Кроме того, это великолепный инструмент для повышения напряжения и возбуждения читательского любопытства.
Уэйт путешествовал один. Это был преждевременно облысевший пухлый коротышка с лицом цвета непропеченного пирога из дешевого кафетерия и в очках – так что на вид, будь ему в том выгода, он вполне мог выдавать себя за пятидесятилетнего. Главным его стремлением было выглядеть безобидным и робким
[454].
Мы невольно задумываемся: к чему приведет затеянный Уэйтом обман? Поймают ли его на лжи?
~
Персонаж может врать самому себе, не ставя себе цель обманывать других, что-то скрывать от себя – частично или полностью.
Писатель Уильям Харрисон, мой первый преподаватель писательского мастерства, как-то высказал умозаключение, которое я запомнила навсегда: «Персонаж часто хочет и боится одного и того же».
Конфликт в душе персонажа делает его более сложным, интересным – и правдоподобным.
Герберт Фостер – трудолюбивый дуралей из воннегутовского рассказа «Портфель Фостера»
[455]: он продолжает упорно вкалывать, хотя его инвестиции приносят ему уйму денег. Повествователь, работающий в инвестиционном фонде, никак не может понять, отчего же этот вечно сутулый Фостер терпит такое нудное существование и прикидывается бедняком: «Человек зарабатывает семьдесят пять долларов в день на одних акциях, а сам горбатится по вечерам в выходные, чтобы свести концы с концами!» Как выясняется, Фостер ведет себя так, чтобы потихоньку проявлять неожиданную для рассказчика сторону своей личности, доставшуюся ему от беспутного отца-джазмена, который «больше всего на свете… любил низкопробную музыку и кабаки»
[456]
[457].
Говард Кэмпбелл, повествователь в «Матери Тьме», – двойной агент, во время Второй мировой работающий и на Германию, и на США. Вот уж где есть развернуться автору! Такой сложный персонаж! Такой конфликт! Секретов и обманов – выше крыши! Где «я»? Где истина? Контраст на контрасте.
Нам рассказывают эту историю, когда Кэмпбелл сидит после войны в израильской тюрьме. Если бы она разворачивалась в то самое время, когда он был двойным агентом, автору волей-неволей пришлось бы опираться на фабулу. Но она рассказывается задним числом, причем в тюрьме, поэтому сосредоточена именно на персонаже как таковом. Ему приходится объясняться, признавать свое двуличие, последствия своих действий.
~
На другом конце спектра – создание «наивного» главного героя, который понятия не имеет об окружающей обстановке или о проблеме, которую надо решить. Такой герой может послужить замечательно естественным инструментом для того, чтобы вовлечь читателя в вашу историю. Именно это постоянно проделывают авторы тех детективов, где главный герой – сыщик. Воннегут часто применяет этот прием. В том же «Портфеле Фостера» как раз такой «наивный» повествователь расследует загадку капитала Фостера и его трудовых обыкновений. В романе «Колыбель для кошки», как во всяком повествовании, где в центре – «чужак в чужом краю», протагонист странствует, выясняя всевозможные «кто-что-когда-где» культуры, мест, людей – и без видимых усилий вовлекает и читателя в это путешествие, полное открытий.
~
Реакции
Степень удачи или неудачи, постигающей героев, выражается рассказчиком в завязке – или через реакцию персонажей. Если в истории случается что-то, что кажется дурным или хорошим, и это не производит впечатления ни на рассказчика, ни на персонажей, – значит, на самом деле ничего особенного не произошло
[458].
В романе «Малый не промах» есть момент, когда двенадцатилетнего повествователя только что арестовали за убийство беременной женщины, а его отца избили полицейские.
– Взгляни на своего никудышного отца, – сказал он [сам его отец]. – Ничтожный я человек.
Если он и удивился, увидев меня, то очень удачно это скрыл. Он с таким упоением играл роль беспомощного, никудышного человека, что, по-моему, даже не заметил, что его собственный сын вымазан чернилами с ног до головы. Он даже не спросил меня, что со мной сделали
[459].
А что, если бы на сына не произвели впечатления отцовские слова и он (сын) не дал бы читателю ни единого намека насчет того, как их трактовать? Что, если бы в этой сцене звучали только реплики отца? «Взгляни на своего никудышного отца, – сказал он. – Ничтожный я человек».
Разумеется, в таком случае вы не осознали бы всей сложности каждого из этих персонажей, а главное – не узнали бы, что сын отлично понимает отцовскую натуру, осознаёт, что отец пренебрегает его судьбой. Но нам показана реакция сына. А значит, в повествовании действительно что-то произошло.
Для проекта народной фотографии, стихийно возникшего в манхэттенском районе Сохо как отклик на теракты 11 сентября 2001 г. («Это – Нью-Йорк. Демократия в фотографиях»), каждый участник мог подать по два снимка. Их копии развешивали на стенах двух небольших комнат и на тонких проволочках, натянутых поперек этих помещений. Я несколько месяцев волонтерствовала там; выставка оказалась очень популярной, намного превзойдя ожидания. Тут было великое множество фотографий, запечатлевших то, как люди смотрят. Как они убегают, плачут, как оцепенело стоят на месте, как утешают друг друга. Всё это были фотографии людских реакций.
В этих комнатах всегда стояла тишина. Люди смотрели на фотографии. А я смотрела на лица людей, смотревших на фотографии.
Билли Пилигрим из «Бойни номер пять» не помнит, как выглядел Дрезден после того, как на него сбросили зажигательные бомбы. Этот ад не описан в тексте.
