Его бывший студент, писатель Джон Кейси, спросил у Воннегута в одном из ранних интервью: «Уинстон Найлс Румфорд из “Сирен Титана” – это словесный портрет Франклина Делано Рузвельта?»
Ответ Воннегута:
Это факт: Рузвельт – ключевая фигура в этой книге. Хотя импульсом к тому, чтобы ее написать, стало желание рассказать о том, кем для меня был ФДР как для молодого человека – в годы Депрессии, Второй мировой и так далее. Но мой Рузвельт отобрал у меня бразды правления в этой самой книге.
Рузвельт занял пост президента США, когда Воннегуту было десять, и оставался на этом посту до тех пор, пока Воннегут не достиг двадцатишестилетнего возраста. По словам К. В., президент был «одной из самых крупных фигур» его детства. Как Воннегут сказал Джону Кейси, сходство между персонажем по фамилии Румфорд и Рузвельтом – в том, что «оба они невероятно сильно надеются что-то изменить в мире… и у обоих эта надежда – несколько детская»
[469].
Вот цитата из «Сирен Титана»:
Он [Румфорд] хотел при помощи великого и незабываемого самоубийства Марса изменить Мир к лучшему
[470].
Воннегута настойчиво расспрашивали и о других прототипах его персонажей. Однажды он ответил так:
Что ж, возьмем, к примеру, Элиота Розуотера из романа «Дай вам бог здоровья, мистер Розуотер». И в самом деле существует настолько добрый человек. Только вот он – бухгалтер, работает над винной лавкой и очень беден. Одно время мы с ним трудились в одном и том же офисном здании, и я слышал, как он утешает людей с очень маленьким доходом, называет всех «милыми» и раздает им не деньги, а любовь и понимание. Я слышал даже, как он дает советы насчет брака, и, когда я его об этом спросил, он ответил, что, когда человек тебе рассказал, как мало денег он зарабатывает, ему кажется, что он должен рассказать тебе и все прочее. И вот я взял этого милейшего человека и дал ему в своей книге огромные миллионы, чтобы он мог с ними поиграть
[471].
Или вот еще:
Доктор Феликс Хонеккер, рассеянный ученый [из «Колыбели для кошки»], был карикатурой на доктора Ирвинга Ленгмюра, звезду исследовательской лаборатории «Дженерал электрик». Я знал его. Мой брат был его подчиненным. Он отличался поразительной рассеянностью. Как-то раз он вслух размышлял, что происходит с позвонками черепахи, когда та втягивает голову в панцирь – позвоночник сжимается или изгибается? Я вставил это в книгу. Однажды он оставил собственной жене чаевые после завтрака. Это я тоже вставил. Но его самым важным вкладом явилась идея «льда-девять» (как я это назвал), особой формы замерзшей воды, которая не тает при комнатной температуре. Он не рассказывал мне об этом. Но легенда была известна всей лаборатории… задолго до моего прихода в «Дженерал электрик»
[472].
Прототипами Билли Пилигрима и других персонажей «Бойни номер пять» стали однополчане Воннегута и его товарищи по плену. О некоторых из них он рассказывает в первой главе (документальной). Гиффорд Бойес Доксси, другой военнопленный, сидевший «в том же шталаге (Stammlager IV-B
[473])», что и Воннегут, свидетельствует, что «фрагменты “Бойни номер пять”, описывающие исторические события тех дней, невероятно точно соответствуют моим собственным воспоминаниям о том времени, хотя Воннегут, разумеется, изменил имена и объединил некоторые фигуры в одну». В одном из ранних черновиков «Бойни» используется реальное название лагеря, где они содержались: «Ночью мы добрались до Шталага IV-B»
[474].
А прототипом воннегутовского Килгора Траута предположительно послужил фантаст Теодор Старджон. Вот слова самого Воннегута:
Так сказано даже в его [Старджона] некрологе в «[Нью-Йорк] таймс» ‹…›. Меня это привело в такой восторг – там прямо посреди некролога написано, что он вдохновил Курта Воннегута на создание Килгора Траута
[475].
В рассказе «Долгая прогулка в вечность» Воннегут использует как прототип самого себя. Всем, кто хорошо его знал, этот автопортрет представляется вполне точным – по крайней мере в следующих строках:
– Прогуляемся? – с ходу предложил он.
Вообще-то Ньют был очень застенчивый, даже с Кэтрин. Свою застенчивость он скрывал за отсутствующим тоном, как будто мысли его витали где-то высоко-высоко: у собеседников складывалось впечатление, что они разговаривают с тайным агентом, находящимся при исполнении некоего важного, благородного и зловещего задания в каких-то далеких краях и вот ненадолго устроившего себе передышку здесь. Ньют всегда так разговаривал, даже если живо интересовался предметом беседы
[476].
В предисловии к книге «Между временем и Тимбукту» (это сценарий телефильма 1972 г., который стал экранизацией сразу нескольких его рассказов) Воннегут объясняет, почему после погружения в театр и кинематографию вернулся к прозе:
Я снова стал энтузиастом печатного слова. Теперь я понимаю, что мне и следовало всегда быть таковым, ведь я хочу служить персонажем во всех своих писаниях. В печатном тексте я отлично могу это проделывать. А вот в фильмах автор всегда куда-то исчезает, уж не знаю почему. Всем появлявшимся до сих пор экранизациям моих вещей не хватает одного персонажа. Этот персонаж – я.
Не то чтобы я был такой уж блистательный персонаж. Я просто хочу сказать, что всегда подстраивал так, чтобы включать самого себя в свои истории (не знаю, шло ли им это на пользу). И сейчас я уже не могу перестать. Как и большинство романистов, я делаю это исподволь, так что на пленку такого автора не перенесешь
[477].
