В «Бойне номер пять» описывается, в частности, как немцы перевозят главного героя на товарном поезде вместе с другими солдатами, только что взятыми в плен:
Большинство солдат в вагоне Билли оказались очень молодыми, почти детьми. Но в угол подле Билли втиснулся бывший бродяга, лет сорока.
– Я и не так голодал, – сказал бродяга Билли. – И бывал кой-где похуже. Не так уж тут плохо.
‹…›
– Бывает и хуже, – сказал бродяга на второй день. – Бывает куда хуже»
[517].
В Рождество бродяга снова говорит – «Бывает и хуже». И на восьмой день. И на девятый. Читатель начинает неловко ежиться всякий раз, когда появляется этот персонаж: ну вот, сейчас он опять это скажет. И каждый раз его слова звучат все более душераздирающе.
На девятый день бродяга помер. Такие дела. И последними его словами были:
– Да разве это плохо? Бывает куда хуже.
Повторы могут служить для усиления мотивов и тем книги. «Ничего-то они не знали», – снова и снова повторяет повествователь в романе «Галапагосы». Кроме того, он частенько упоминает о «голубом туннеле, ведущем в загробную жизнь». Даже не открывая романа, вы уже кое-что о нем знаете благодаря этим рефренам.
Подобные повторы могут вселить в читателя ощущение уюта, вызвать у него какие-то ожидания, заставить почувствовать себя участником повествования.
«Такие дела».
Сколько раз эта фраза
[518] встречается в «Бойне номер пять»? Попробуйте угадать. Она попадается там настолько часто, что стала своего рода мемом, вроде «уловки 22», и великое множество книг и статей о произведениях Воннегута (или просто работ, где его книги упоминаются) включает эти слова в свое заглавие. Погуглите – и вы обнаружите, что в виде этих слов набивают татуировки, их используют в песнях, есть даже журнал с таким названием.
Эта фраза, конечно, и без того широко распространена в английском языке. Но она, прямо скажем, становится значительнее от одного только повторения.
Более того, ее значение даже переворачивается от повторения.
Вообще-то Билли Пилигрим еще в начале книги объясняет, что, используя эти слова, он перенимает у тральфамадорцев их способ реагировать на чью-то смерть:
‹…› Когда человек умирает, нам это только кажется. Он все еще жив в прошлом, настоящем и будущем ‹…›. Все моменты прошлого, настоящего и будущего всегда существовали и всегда будут существовать.
‹…›
Когда тральфамадорец видит мертвое тело, он думает, что этот человек в данный момент просто в плохом виде, но он же вполне благополучен во многие другие моменты. Теперь, когда я слышу, что кто-то умер, я только пожимаю плечами и говорю, как сами тральфамадорцы говорят о покойниках: «Такие дела»
[519].
По словам Билли, это отношение к смерти – «самое важное», что он узнал на планете Тральфамадор. Но, поскольку в тексте фраза «Такие дела» повторяется всякий раз, когда кто-то умирает, а тральфамадорское объяснение дается лишь однажды, эти слова постепенно обретают (по крайней мере в моем восприятии) роковой вес, становятся равнозначны тяжелой поступи старухи с косой и утрачивают оттенок проповедуемого тральфамадорцами невероятно легкомысленного отношения к бытию.
~
Звучание и ритм текста сами по себе могут нести определенный смысл, а уж повторы этих звуковых и ритмических единиц – тем более.
«So it goes» («Такие дела») – путешествие, совершаемое языком в три этапа. На третьей стадии, после относительно протяжного звука, он опускается, словно бы смирившись (или по крайней мере такое создается ощущение).
Дробь барабана с ревербератором
[520], под который маршируют марсианские солдаты в «Сиренах Титана», воздействует непосредственно на слух, минуя обычную словесную логику:
Дрянь-дребедень-дребедень-дребедень,
Дрянь-дребедень, дребедень.
Дрянь-дребедень,
Дрянь-дребедень,
Дрянь-дребедень-дребедень
[521].
Эта барабанная дробь открывает главу «Дрянь и дребедень» и повторяется еще четырежды – на протяжении ее девяти страниц (если у вас обычное издание в мягкой обложке). Литературный критик Джером Клинковиц отмечает: «К концу главы эта чепуха делается совершенно осмысленным утверждением о свободе и рабстве – более действенным, чем любой спич»
[522].
В том же романе мы встречаем гармониумов – меркурианских существ, чей словарь весьма ограничен. Он тоже оказывает магическое воздействие на читательский слух, но противоположное – благодаря певучим повторам:
У них всего два возможных сообщения. Причем первое – автоматический ответ на второе, а второе – автоматический ответ на первое.
Первое: «Вот и я, вот и я, вот и я!»
А второе: «Как ты рад, как ты рад, как ты рад!»
[523]
[524]
Если эти возгласы свести к единичным фразам «Вот и я» и «Как ты рад», они утратят свою чарующую (как в детских песенках) музыкальность, полную глубокого смысла.
~
В «Завтраке для чемпионов» описывается такой сюжет, придуманный Траутом:
Это была история планеты, где язык все время преобразовывался в чистую музыку, потому что жившие там существа обожали звуки. Слова превращались в музыкальные аккорды. Фразы превращались в мелодии. Для передачи информации они совершенно не годились, потому что уже никто не знал, да и знать не хотел, что слова означают.
Поэтому правительство и торговые организации планеты были вынуждены, для поддержания своей деятельности, без конца изобретать новые, все более уродливые слова и словосочетания, чтобы их было никак невозможно превратить в музыку
[525].
Глава 28
Облик прозы
Письменная речь принадлежит к числу изобразительных искусств.
