Визуальные средства, которые называются пунктуацией (знаки препинания и другие инструменты), показывают читателю, где сделать паузу, где остановиться. Они извещают вас о том, что более (или менее) важно. Кавычки или тире могут дать вам понять: кто-то говорит. Начало нового абзаца может свидетельствовать о том, что сейчас вам будет представлена новая группа мыслей, новый смысловой отрезок. Если же после очередного абзаца идет пустая строка, это может сулить перемену темы, времени действия, точки, с которой рассматривается происходящее.
Et cetera.
Читая текст без знаков пунктуации и/или без разбиения на абзацы, вы быстро убедитесь, как сильно всякого рода визуальные сигналы помогают расшифровывать текст.
Я особенно четко поняла, как важна зримая сторона прозы, когда вела коррективный курс письма и обнаружила, что студенты, читая свои сочинения вслух, необязательно читают именно то, что написано. Они нередко читали то, что намеревались прочесть: в процессе чтения их мозг словно бы работал автокорректором. Они толком не видели того, что было на странице.
Прочтите-ка следующий фрагмент. Он послужит еще одним подтверждением особенностей нашего зрительного восприятия текста.
Типогликемия
Я не мглоа повреить, что я дестйивтельно смуею пноять, что я чтиаю. Таквоа уж феонменаьлная сила челоевческого сонзания. По даыннм ондого исселдвоания, проевденного в Кембриждском униеврсеитте, неавжно, ккаов поярдок букв в слвое, коотрое вы чтиаете, вжано лшиь, чтбоы првеая и втроая бкувы блыи на мсете. Все прочее мжоет расплоагаться в плойнешем бепсоядрке – и вы все равно протчете это без вскяих прболем. Птоому что члеовеческий мзог чтиает слвоа не по бкувам: он всопрниимает слвоо в целом. Потярсающе, првада?
~
Ведя занятия в Писательской мастерской, Курт Воннегут попутно рисовал на доске всякие картинки и завитушки. Его отец и дед были архитекторами, сестра – талантливой художницей, его дочки профессионально занимаются живописью, сын (врач и писатель) тоже рисует картины. Дом, где Курт провел раннее детство, спроектирован его отцом, и это невероятно красивое строение. Поэтому неудивительно, что Воннегут с самых первых лет жизни чутко настраивался не только на слышимую, но и на зримую сторону бытия – и учился относиться к ним с особым вниманием.
Воннегут обнажает визуальный аспект своего стиля в «Бойне номер пять» – с помощью придуманных им инопланетян-тральфамадорцев:
Разумеется, Билли не умел читать по-тральфамадорски, но он хотя бы увидел, как эти книги напечатаны: небольшие группы знаков отделялись звездочками. Билли предположил, что эти группы знаков – телеграммы.
– Точно, – сказал голос.
– Значит, это действительно телеграммы?
– У нас на Тральфамадоре телеграмм нет. Но в одном вы правы: каждая группа знаков содержит краткое и важное сообщение – описание какого-нибудь положения или события
[526].
В одном из интервью Воннегут объяснил, как пришел к такому стилю:
Мои начальники в «Сан» [газете Корнеллского университета] вечно давали массу советов ‹…›. Теория состояла вот в чем: гигантские абзацы обычно как-то не побуждают читателей к чтению, и вообще из-за них газета смотрелась бы по-уродски. Стратегия этих редакторов была в первую очередь визуальной: коротенькие абзацы, часто – всего из одного предложения. Судя по всему, такой подход неплохо работает. Еще тогда, в «Сан», мне показалось, что он годится и для меня, и для читателей. Потому-то я и не расстался с ним, когда решил зарабатывать на жизнь писанием прозы
[527].
~
Как и у всякого писателя или художника, стиль Воннегута эволюционировал.
Ваш тоже будет.
В первой, не опубликованной при жизни автора повести Воннегута «Начальная подготовка» (теперь она, конечно, уже напечатана, вместе с еще одной не выходившей до этого повестью, в книге под названием «Ты – то, чем ты прикидываешься») лишь некоторые характерные отрывки намекают на его будущий стиль. В своих последующих текстах (прежде всего – в двух первых опубликованных романах) он измышляет множество миров и слов, вставляет в текст стихи, песенки, фрагменты пьес.
Но лишь в третьем романе воннегутовского канона – «Матери Тьме» – каждая глава, словно телеграмма, передает «краткое и важное сообщение».
Курт говорил нам на занятиях, что «Колыбель для кошки» построена как набор анекдотов. Что ж, пожалуй, можно сказать, что между анекдотом, стихотворением и телеграммой много общего.
~
Формы текста – как одежда: в них облачено содержание. Это хорошо знают рекламщики.
Между прочим, в ранней юности Воннегуту довелось «писать рекламу готового платья для подростков. Мне полагалось и самому носить ту одежду, которую я расхваливал. Это входило в мои обязанности»
[528].
Курт вообще-то одевался небрежно, однако понимал, какую важную роль играет внешний вид. Об этом рассуждает, в частности, главный герой «Матери Тьмы»
[529]:
Говард У. Кэмпбелл-младший затем переходил к вопросу обмундирования американских солдат во Второй мировой войне. «Любая другая армия в истории, богатая или бедная, всегда старалась обмундировать своих солдат, даже нижние чины, так, чтобы, они и другим, и самим себе казались молодцами во всем, что касалось выпивки, совокупления, грабежей и внезапных встреч со смертью»
[530].
В 1980-е гг., зайдя в пражский Музей истории коммунизма, я увидела в одной из витрин нацистскую офицерскую форму и тут же осознала то, чего не понимала прежде: нацисты отлично знали, как устроить так, чтобы их вояки «казались молодцами» себе и другим.
А вот как одет Билли Пилигрим из той же «Бойни», когда его берут в плен:
У него не было ни шлема, ни шинели, ни оружия, ни сапог. На ногах у него были дешевые, глубоко гражданские открытые туфли ‹…›. Один каблук отвалился, и Билли шел прихрамывая, вверх-вниз, вверх-вниз.
‹…›
Он был совершенно не похож на солдата. Он походил на немытого фламинго
[531].
А вот что вымышленный англичанин, уже несколько месяцев сидящий в дрезденском плену, советует делать Билли и другим новоприбывшим, чтобы выжить:
– Если вы перестанете следить за своим внешним видом, вы скоро умрете. – Он еще сказал, что видел, каким образом люди умирали: – Они перестали держаться прямо, потом перестали бриться и мыться, потом не вставали с постели, потом перестали разговаривать, а потом умерли
[532].
