Что бы вы ни писали, это развивает ваше умение обращаться со словом.
~
Еще одна «серьезная угроза», которую несет в себе писательская поденщина: ее рабочая обстановка – такая же, как у серьезного писательства. Кому охота пялиться в экран компьютера, просидев за ним уже много часов? Или играть словами ради своих потаенных задач после того, как вы много часов выстраивали их в нужном порядке для поденного заработка?
Чтобы избавиться от ощущения двойной работы, можно писать «для себя» от руки, или урывками, или где-нибудь в баре – в общем, так, чтобы обстановка существенно отличалась от того, чего требует ваша «дневная работа», и была более игривой.
~
Курт завершил свою лекцию о возможных путях заработка и о том, как обскакать конкурентов, следующим образом:
– Используйте нас.
Так он и сказал, очень откровенно.
Имея в виду бывалых писателей, которые у нас преподавали.
У меня сохранились яркие воспоминания о том, как он это говорил. Он посмотрел прямо на нас, потом опустил глаза, и эти слова как бы выскользнули у него изо рта. Мне показалось, что таким способом он очень удачно передал этот главный из практических принципов, которым он нас обучал.
Ронни Сэндрофф, одна из студенток Воннегута, рассказывает такую историю об этом принципе:
Я написала рассказ «Королева-чучело» – об осеннем школьном параде в Айова-Сити
[658]. Воннегуту рассказ понравился, и он сказал мне, что мог бы отправить его в журнал Redbook, но я отказалась. Нетушки, я хотела сделать это сама. Рассказ приняли, это был мой первый опубликованный текст, за который я получила гонорар. Только спустя десяток лет я узнала, что Воннегут заранее прислал в журнал письмо, где сообщал, что такой рассказ должен поступить на рассмотрение редакции, и советовал не проглядеть его. Редакторы пришли в такой восторг, получив от него весточку! Меня очень смутило и устыдило это открытие. Столько лет я всем твердила, что являю собой живое свидетельство: можно напечататься, даже если твой рассказ пришел в редакцию самотеком. Мне так хотелось верить, что мир оценивает человека по достоинствам, а не по связям.
К тому времени, как я подготовила к печати свою первую книгу «Вечеринки и подружки» (она состояла из двух новелл), я решила посмотреть этой несправедливости в лицо и попросить Воннегута написать для этой книги коротенький рекламный отзыв. Вот что он написал: «Очень сильно, изобретательно, до ужаса откровенно». А еще сравнил меня с Сэлинджером, но редактор это вычеркнул.
~
«Из двадцати студентов курса писательского мастерства, – как-то раз сказал Воннегут интервьюеру, – шестеро окажутся поразительно талантливыми. Двое из этих шести могут со временем начать публиковаться».
Что же отличает этих двух от остальных, таких же талантливых?
У них в головах есть что-то помимо литературы. Им придется быть пробивными, разумеется. Они же не будут сидеть и ждать, пока их кто-нибудь «откроет». Они будут требовать, чтобы их прочли
[659].
Воннегут восхищался определенного рода нахальством.
«Стояла зима 1967 года, – вспоминает писатель Дэн Глисон, – и я дрожал от холода в одном из этих хлипких домиков под жестяной крышей… в нетерпении ожидая своего первого и единственного занятия у великого Курта Воннегута». Он был студентом-старшекурсником, специализировавшимся на журналистике. Вообще-то он не был записан на эти занятия, однако надеялся туда попасть и показать свои работы. Впрочем, оказалось, что в аудитории заняты все сидячие места. Воннегут предложил ему зайти перед началом следующего семестра: тогда, мол, он включит его в список.
И я честно собирался подчиниться, но когда пришло время следующего занятия… я стащил стул из другого домика, принес его в аудиторию к Воннегуту и уселся ‹…›. Заметив меня, он удивленно спросил, имею ли я право посещать эти занятия.
Я ответил:
– Ну да, разве вы не помните, что я был на предыдущем?
Он смерил меня озадаченным взглядом, немного помолчал и потом кивнул:
– Что ж… тогда ладно.
Спустя несколько недель он увидел меня в корпусе Студенческого союза и попросил присесть рядом:
– Это вы подали мне рассказ про трех мальчишек-подростков, которые спрятались в публичном доме?
Я ответил утвердительно.
– Мне очень понравилось, – сказал он. – Но признайтесь – вам не полагается быть на этих занятиях, ведь так?
– Похоже, что так.
Его лицо расплылось в широченной улыбке.
– Черт побери, я так и знал. Но я разрешил вам остаться, потому что мне понравилась ваша наглость. Без наглости в этом мире далеко не уедешь.
Это еще один [третий по важности] урок, который я усвоил благодаря Воннегуту: наглость распахивает перед вами двери
[660].
~
Те писатели, которые цинично полагают, будто напечататься можно лишь «по блату», весьма наивны.
Издательское дело – это бизнес. Издатели хотят, чтобы их бизнес процветал. Они не собираются печатать что-то такое, что, как они полагают, не будет хорошо продаваться и/или не является перспективным. Они не намерены печатать то, что повредит их репутации. Журнал Redbook не купил бы у Сэндрофф ее рассказ, будь он плохо написан или не подходи он читательской аудитории.
Связи помогают, когда предлагаемый вами «проект» (так это называют в издательском мире) хорошо вписывается в издательскую стратегию и т. п. Если предлагаемые товары (т. е. рукописи) равнозначны во всем, рекомендация какой-нибудь фигуры с хорошими связями, конечно, может способствовать тому, что рекомендуемый текст предпочтут конкуренту. То же самое и с вакансиями. Да, связи могут пригодиться. Иногда они приносят невероятную пользу. А иногда – огромный вред. Но стараться работать как можно лучше надо независимо от связей.
Вот два примера из писательской карьеры Воннегута. Он познакомился с Ноксом Бергером еще в Корнеллском университете и возобновил знакомство, когда предложил один из своих рассказов журналу Collier’s, где Нокс в ту пору работал младшим редактором. Нокс отверг рассказ, заметив: «Нам это не подходит – многовато нравоучительности».
Спасибо за то, что прислали нам рукопись, которую мы вам теперь возвращаем. Мы внимательно прочли ее и с сожалением отмечаем, что она не соответствует текущим потребностям Collier’s.
