– Как не имеет значения? – дружно возмутились преподаватели. – Нам что, теперь в свободное время нельзя из института выйти? Мы – не крепостные крестьяне, нас к институту цепями не приковывали.
Начавшийся было диспут не успел разгореться. Опытный парторг быстро поставил преподавателей на место:
– Кто не согласен с курсом партии на укрепление рабочей дисциплины, может подать заявление о выходе из КПСС! Желающие противопоставить себя коммунистической партии и советскому народу есть? Если нет, предлагаю товарищу Смоленскому за нарушение трудовой дисциплины объявить выговор с занесением в личное дело. Кто за? Кто против? Принято единогласно.
Вернувшись в преподавательскую, Римма Витальевна решила, что вместо личного свидания напишет Бурлакову письмо и сама бросит в почтовый ящик, чтобы Костя в тот же день получил его.
Дома, отпустив сына на улицу, она села за письмо. Несколько вариантов послания ее не устроили – получалось слишком эмоционально, истерично.
«От моего письма должен исходить дух безразличия, а я нервничаю, как пятнадцатилетняя девчонка, которую бросил соседский парень, – злилась на себя Козодоева. – Зачем я опять написала Котик? Чтобы он посмеялся? Пока мы не выясним отношений – никаких котиков, только Костя! Даже не Костя, а Константин, так ему будет обиднее…»
Поздно вечером явился убитый горем сын.
– Мама, Мишка Быков с двенадцатиэтажки сбросился. Насмерть!
– Да ты что! – поразилась Римма Витальевна. – Горе-то какое! Сережа, а что с ним? Девушка бросила или с дурной компанией связался?
Сын ничего не ответил, ушел в свою комнату, упал на кровать и затрясся от рыданий.
Во вторник до Риммы Витальевны дошел слух, что на прошлой неделе в доме на улице Волгоградской убили какого-то мужчину.
– Он вроде бы водкой торговал, – перешептывались коллеги. – Ночью постучались, он открыл дверь, и его молотком – прямо в лоб. Говорят, с такой силой врезали, что мозги по всему подъезду разлетелись.
– Ничего подобного! – возражали более осведомленные. – Его поймали на улице, нож в бок подставили и велели домой идти, а уж там… Пытали его до того, как молотком насмерть забить. Деньги требовали, а он молчал, дружков своих боялся выдать.
– Что за чушь вы несете! – возмутилась Вероника Павловна, авторитетная шестидесятилетняя кандидат наук. – У моей соседки брат в милиции работает, так он говорит, что его вначале отравили, а уж потом, чтобы скрыть преступление, молотком в висок ударили. Криминалисты на месте преступления сразу же запах миндаля у него изо рта почувствовали. Цианистый калий, как в романах Агаты Кристи!
«Вот тебе и укрепление трудовой дисциплины, – расстроилась Римма Витальевна. – То у сына друг с высотного дома бросился, то человека молотком убили. С каждым днем жить страшнее становится. Надо Сергею сказать, чтобы не болтался на улице допоздна. Мало ли что может случиться. Дураков нынче всяких хватает».
В двенадцать часов Римма Витальевна зашла к декану факультета и напомнила, что после обеда она будет работать в областной библиотеке – готовиться к выступлению на межвузовской конференции.
– Римма Витальевна, если вас, как Смоленского, дружинники остановят, вы скажите им, чтобы на кафедру позвонили и убедились, что у вас плановая поездка, а не поход по магазинам.
Козодоева поблагодарила декана за заботу и поехала к любовнику.
«В квартиру подниматься не буду. Брошу письмо в почтовый ящик – и домой! Заодно посмотрю, чем сын после школы занимается».
У подъезда Бурлакова толпился народ. Подойдя поближе, Римма Витальевна увидела гроб, выставленный на табуретки, траурные венки, заплаканных старушек.
«Умер кто-то, – с огорчением подумала Козодоева. – Теперь незаметно в подъезд не войти. Ничего, подойду поближе, постою в толпе, а когда покойника под музыку понесут, отстану от всех и брошу письмо… Костика у гроба нет? Конечно, нет. Ему не до похорон, он на работе. Вернется, проверит почту, и пусть думает над своим поведением… Народу-то сколько собралось! Кого хоронят-то? Старого или молодого?»
Римма Витальевна заглянула в гроб, ахнула и стала заваливаться набок. Ей не дали упасть. Стоявший позади мужчина подхватил потерявшую сознание женщину, а шустрая старушка сунула ей под нос ватку, смоченную нашатырным спиртом.
– На похоронах всегда кто-нибудь в обморок падает. – Предусмотрительная бабулька легонько похлопала Козодоеву по щеке, еще раз дала понюхать ватку. – Видать, она, сердечная, давно покойника не видела, вот и обомлела, когда в гроб заглянула. Ничего, сейчас в себя придет! Нашатырь любого на ноги поставит.
Турист и Счетовод, стоявшие немного поодаль, обратили внимание на суету у гроба.
– Кто такая? – спросил Турист.
– С работы, наверное, – предположил Орлов.
– Если она с овощебазы, то с чего бы ей сознание терять? Тут что-то не то. Эта женщина явно не ожидала Костю мертвого увидеть… Счетовод, тебе не кажется, что это та баба, из института, бывшая его преподавательница? Она ведь у него за день до убийства в гостях была.
– Ну и что с того? Была, он с ней покувыркался и на другой день к Гроссману бухать поехал. Турист, ты женский след в его убийстве не ищи. Не в бабах дело!
– Не скажи! – возразил Турист. – Я от Гроссмана такого наслушался! Прикинь, в то воскресенье Костя за ночь Ирку Закирову два раза в спальню уводил, а под утро, когда уже еле на ногах стоял, стал к невесте Гроссмана приставать. Они чуть не подрались, девки их с трудом растащили.
– Так то молодые чувихи, есть из-за кого в пузырь лезть, а этой уже на пенсию пора. Неужели ты думаешь, что из-за старой кошелки кто-то с разборками придет и станет молотком махать? Обманутый жених может взбеситься, но Костя разборчивый был, в чужие дела не лез. Вспомни…
– Очухалась! – перебил товарища Турист. – Надо проверить, кто она.
Незаметным жестом он подозвал Шестеренкина, курносого смышленого семиклассника.
– Тетку в песцовой шапке видишь? Шуба у нее барская, почти до пят, – не поворачиваясь к подростку, спросил Турист. – Если она не поедет на кладбище, проследи, где живет.
– Время! – посмотрев на часы, сказал Счетовод. – Я пошел!
Он обогнул толпу у гроба, махнул музыкантам: «Поехали!», и в ту же секунду взвыли, застонали в траурном марше трубы. Утробно, глухо ухнул большой барабан. Старухи, как по команде, запричитали. Друзья покойного подняли гроб на плечи и пошли вдоль дома, к автобусу-катафалку.
…Игорь Ефремов, наблюдавший за похоронами в бинокль из окна дома напротив, позвал хозяина квартиры, отставного сержанта милиции Анютина.
– Павел Сергеевич, посмотри, ты не знаешь вон ту женщину, которая слева стоит, в высокой песцовой шапке? Она только что сознание теряла.
– Дай гляну.
Анютин взял бинокль, подстраивая под свое зрение, покрутил колесико настройки, всмотрелся в толпу.
