– У меня есть хорошие друзья в Копенгагене, – сказал он, – и я узнал, что двадцать первого мая из Стокгольма выйдет рудовоз «Сведенборг». Пункт назначения – Монтевидео. Капитан «Сведенборга» предан нашим идеалам. Он согласен предоставить каюту и вам, и мне.
– Это прекрасно! – оживился Кох.
– Но есть сложности. «Сведенборг» не остановится ни в Копенгагене, ни в Мальмё. Мы должны подняться на борт в Стокгольме.
– Значит, отправляемся в Стокгольм! У нас в запасе целых две недели!
– Увы, господин гауляйтер! «Восточная Пруссия» оставлена экипажем. В порту Копенгагена вас тотчас арестуют оккупационные власти. Скорее всего, вас арестуют и в Швеции тоже, а затем интернируют.
– Вы можете что-то предложить, Гуго? – разозлился Кох.
– Разумеется, – со снисходительным спокойствием ответил фон Дитц. – У нас есть гидроплан. Мы перелетим в какое-нибудь укрытие и там дождёмся выхода «Сведенборга» в рейс. Затем устроим рандеву прямо в море.
– Вы гений, Дитц. Я всегда это подозревал.
Фон Дитц увлекался современной техникой и умел управлять почти всем, что ездит, летает или плавает. Он один сработал за авиационного техника, стропальщика и крановщика, заправив самолёт горючим и спустив его на воду, а потом сел за штурвал. Кох натянул кожаный шлем с очками и шлемофонами и надел плотную куртку. Рядом с фон Дитцем он чувствовал себя всемогущим, как и прежде. Гидроплан пробежался по акватории порта и взмыл в небо.
На побережье острова Рюген среди лесов и дюн рассыпались пансионаты общества «Сила через радость»: мелкие оказались заброшенными, а в крупных поселились беженцы. В заливе Ясмунд фон Дитц и Кох отыскали подходящий удалённый домик с лодочным ангаром, в котором можно было спрятать гидроплан. Тихий залив служил отличной взлётно-посадочной полосой.
Однако на Рюгене они прожили только неделю. Воды Ясмунда вспенил британский патрульный катер. Следовало поменять убежище, лучше всего – найти неприметную деревеньку уже в Швеции, в окрестностях Стокгольма. Ночью гидроплан снова поднялся в воздух и взял курс на Стокгольм. Фон Дитц хотел обогнуть с юга остров Борнхольм с его зенитками и проскочить между островами Эланд и Готланд. Гидроплан летел невысоко. Из открытой кабины Кох видел внизу отражение луны в блестящей чёрной плоскости моря.
Когда на траверзе оказался Готтенхафен, всё вокруг внезапно вспыхнуло – беззвучно и ослепительно; как потолок, осветилось широкое верхнее крыло. Это самолёт попал прямо в луч корабельного прожектора: русский сторожевик обшаривал небо. Кох инстинктивно сжался, будто мог спрятаться. От корабля к самолёту устремились нити трассирующих огней. По фюзеляжу, обтянутому перкалем, пробарабанило.
В шлемофонах раздался голос фон Дитца:
– Нас подбили, господин гауляйтер. Теряем топливо. Попробую куда-нибудь приводниться. Если вы живы, то не беспокойтесь.
По интонации Кох догадался, что фон Дитц улыбается: он в своей стихии.
Подавляя ужас, Кох ухватился за раму кабины. Холодный злой ветер бил в лицо. Во тьме Кох видел только нижнее крыло биплана, теперь освещённое луной, и кожаный затылок фон Дитца. Самолёт то трясся, то замирал, будто в неподвижности, то страшно кренился. Кох не понимал, что происходит.
Наконец внизу чёрно-бело засверкали волны. Гидроплан с тугим толчком встал на поплавки и заскользил по воде. Сзади послышался плеск.
Держа хвост на весу, гидроплан покачивался вблизи невысокого берега. Фон Дитц, стаскивая шлем, обернулся к гауляйтеру:
– Вот мы и снова дома. Это Пиллау. Прямо перед нами – Лохштедт.
– Пиллау?! – Кох едва не взорвался от гнева. В голове мелькнула мысль: уж не изменник ли фон Дитц?! Не задумал ли он выдать хозяина врагам?
– Неделю мы сможем просидеть в катакомбах, – пояснил фон Дитц.
– А потом? Как без самолёта мы доберёмся до шведского корабля?
Фон Дитц поднялся с места и опёрся о край крыла над головой:
– А на этот случай у вас на привязи в Пиллау есть «морская собака».
* * *
За пять лет войны в недрах Пиллау успели соорудить два обширных комплекса. «ZIF» располагался в центральной части города и включал в себя Шведскую цитадель, форт «Восточный», прибрежные батареи и минный завод в форте Штиле. «HAST» находился под горой Швальбенберг; он объединял секретные объекты Военной гавани, судоверфи концерна «Шихау» и батарею «Камстигаль». Комплексы были связаны через станцию подземной железной дороги. Дорога от станции уходила к порту Фишхаузена; завершить её не успели, но всё же подключили к системе коммуникаций бункер в Лохштедте и две батареи – «Нойхойзер» и «Крест святого Адальберта». Впрочем, в этих хитростях Кох не разбирался. Жизнеобеспечение гауляйтера – компетенция адъютанта. Фон Дитц отыскал дизель-генератор и зарядил батареи, чтобы Кох не сидел в темноте. Если фон Дитц не вернётся, гауляйтер будет вынужден выйти из катакомб и сдаться русским. Или сдохнуть в подземельях, как крыса.
Фон Дитц вернулся. Кох услышал, как в тамбуре проворачиваются петли массивной стальной двери. Следом за фон Дитцем в бункер, пригнувшись, вошёл лоцман Грегор Людерс. Кох успел убрать со стола пасьянс и бутылку.
– Рад видеть вас, Людерс, – по-деловому сказал гауляйтер.
Людерс ответил партийным приветствием. С прошлого года оно было введено и в армии. Похоже, старик-фольксштурмовец считал себя солдатом.
Он был сущим болваном, этот Людерс. Таким же сумасшедшим, как его патрон – доктор Хаберлянд, который обустроил в Шведской цитадели музей и назойливо упрашивал гауляйтера эвакуировать его экспонаты в Германию. Кох ценил антиквариат и потому осмотрел собрание доктора. Патриотический хлам. Кох приказал упаковать это барахло в ящики и выписал Хаберлянду с Людерсом разрешение на эвакуацию. Доктор, он был поумнее старика, уехал, а Людерс пожелал остаться и сражаться с русскими, записался в фольксштурм. Кох поручил ему перевезти музейные ящики в Лохштедт. Старый дурень едва не отдал концы от счастья и в благодарность приволок гауляйтеру тот ржавый меч из музейного мусора… Да, было время, когда он, Эрих Кох, забавлялся подобной тевтонской ерундой, соперничая с рейхсминистром Розенбергом и Альбертом Форстером, гауляйтером Данцига… Чтобы отделаться от Людерса, Кох назначил его командовать местной ячейкой «Вервольфа» и отправил в гинденбургские казармы Кёнигсберга – в диверсионную школу. И вот сейчас старик пригодился. Хорошо, что Гуго обладает прекрасной памятью на людей.
– Вы член партии? – требовательно спросил Кох.
– Да, – кивнул Людерс, полез в карман и достал круглый красно-белый значок с чёрной свастикой; такие значки насмешливо называли «бычий глаз».
Свой золотой значок «старого бойца» за номером девяносто Кох выбросил в море с борта ледокола «Восточная Пруссия».
– Враги думают, что мы сломлены, однако наша партия сейчас сильна, как никогда! – заговорил Кох. Он вылез из-за стола и прошёлся по бункеру, изображая раздумье. – Наша партия бессмертна, потому что идея, которую она воплотила, и есть гордый тевтонский дух Германии! Наша борьба только начинается! Поражение в войне было необходимо, чтобы сплотить нас!
