В Германии – глупцы, не понимающие отчаянного положения Ордена. Ливонцы – предатели: они избрали собственного магистра. А ростовщики Праги не ссудят денег, потому что Орден изгонял евреев из своих владений.
– Мы обречены, брат, – зло сказал фон Эрлихсхаузен.
Правый глаз у Хубберта был с бельмом, а левый уставился на магистра.
– Ты сам впустил дьявола! – мстительно проскрипел Хубберт.
– Надеюсь, что в последнем сражении я пробьюсь к Червонке с мечом.
– Не он дьявол! – В руке у Хубберта был посох, и Хубберт в негодовании оттолкнул валявшийся на полу подсвечник. – Дьявол – писец из Ватикана!
Фон Эрлихсхаузен снисходительно усмехнулся. Хубберт ищет дьявола, ибо ему нужна причина всех бедствий, но рассудок его ослаб. Удивлял не выбор Хубберта, а то, что полузрячий старик вообще заметил новое лицо.
– Чем тебе грамматик не угодил?
– Я уже видел его! Это он убил Юнгингена под Танненбергом!
Магистр поморщился. В голове старого рыцаря всё перепуталось: две разных осады смешались в одну, и отгремевшая битва длится бесконечно.
– Ты ещё сразишься, мой друг, – сказал магистр, чтобы старик замолчал.
* * *
Во время трапезы все хранили молчание, как полагалось по Статутам, и звучал голос брата Дидерика, читающего балладу о доблестном Гюнтере фон Арнштайне, этом тевтонском Роланде, что сражался с язычниками-литвинами. Своды Большой трапезной держались на трёх тонких колоннах, расцветавших поверху веерами нервюр, и грозная латынь словно рушилась с неба. Стихи о герое сто лет назад сложил магистр Лютер Брауншвейгский. Юный армариус Рето поглядывал на другой конец длинного стола, где сидел брат Сигельд. Рето надеялся, что старая баллада растрогает Сигельда, как и его самого, до слёз горечи и гордости. Но сквозь окна, разбитые обстрелом, донёсся звон колокола, означающий конец прандиума – обеда братии.
Библиотекарь Ордена, Рето, подбирал Сигельду хроники, а тот записывал экстракты. Рето просил святую Варвару: пусть планида тевтонцев увлечёт итальянца и он полюбит Терру Мариану – землю Девы Марии. Красота этих лесов и протяжного взморья была упоённой и зыбкой, словно отражение в воде. А суровые орденсбурги словно скрепляли её своей укоренённостью.
Рыцари расходились во все стороны от трапезной. Двор Среднего замка заливало полуденное солнце. Рето вертел головой, разыскивая Сигельда. У капеллы Святого Варфоломея комтур Корбин с мастерами закладывал ядра в лоток камнемёта-штейнбюкса. Престарелые братья из фирмария косили траву на лужайках между мощёных дорожек: порядок надо блюсти и при осаде. Травяные волны стелились под косами, но где-то всё равно трещали цикады.
Вчера Сигельд взял листы магистра фон Юнгингена, который незадолго до своей гибели в битве при Танненберге распорядился изложить историю орденского крестового похода на языческую Жмудь. Рето не терпелось узнать у Сигельда о его впечатлениях. Он нашёл гостя возле лаватория – уличного умывальника. Засучив рукава, итальянец над каменной лоханью смачивал водой свои длинные и мягкие волосы. Рето поневоле залюбовался им.
– Судьба вашего Ордена опалила моё сердце, – признался Сигельд.
– Спрашивай, мой брат! – воскликнул Рето в горячей отзывчивости.
– Как вы отстояли свой замок после поражения под Танненбергом?
От благодарности за вопрос глаза Рето увлажнились.
– Это прекрасная история! Пойдём, я покажу тебе то, что следует увидеть!
Он схватил Сигельда за рукав и потянул за собой. Застенчиво улыбаясь, итальянец подчинился. Рето устремился к воротной башне Среднего замка.
– После той битвы Мариенбург остался без защиты. Здесь не набралось бы и сотни воинов. Но замок спас благородный комтур Генрих фон Плауэн!
Рето рассказывал на ходу и словно бы сам наблюдал, как по опустевшему огромному замку мечутся брошенные слуги. В чудовищной битве полегли почти всё войско и весь Генеральный капитул во главе с магистром. На замок надвигалась орда поляков и литвинов. Горожане Мариенбурга бежали в леса. Однако фон Плауэн не сомневался, что возродит грозный Орден из пепла.
Никто не давал ему право командовать – он присвоил это право, будто поднял упавшее знамя. В Мариенбурге фон Плауэн принял тех, кто уцелел в побоище: измученных рыцарей с проломленными щитами, сариантов в мятых латах и кнехтов в рассечённых кольчугах. Фон Плауэн приказал сжечь город и насыпать новый вал между Мельничным ручьём и передовой стеной. Враги, идущие к Мариенбургу, издали увидели над лесами тёмный столб дыма…
Брат Йорген, чей отряд охранял ворота Среднего замка, пропустил Рето и Сигельда без вопросов. Грамматики прошли сквозь всю фортификацию ворот и очутились во дворе Нижнего замка. Здесь хозяйничали табориты: пили пиво у костров, упражнялись в бое на своих коротких мечах, ругались и хохотали.
Рето заметил, что Сигельду не по себе. Конечно, утончённый ватиканский каллиграф побаивается злых мужланов. Ему вообще страшно в осаждённой крепости, по которой палят из пушек. Поэтому он и выспрашивает о Генрихе фон Плауэне, пытаясь через прошлое понять, выстоит ли замок в будущем.
Резная и Войтовская башни смыкались плечом к плечу. Между ними втиснулись ворота, заложенные огромными засовами. Дорога перед воротами уже заросла чертополохом, среди бревенчатых рогаток сидели табориты и от скуки играли в кости. По узким лестницам Рето и Сигельд поднялись наверх, на главный ярус, освещённый через бойницы солнцем. Здесь раскорячились два больших арбалета на станинах и дежурили подвыпившие стражники.
– Чего надо? – по-немецки спросил ротмистр. – Убирайтесь!
Великий магистр Винрих фон Книпроде столетие назад сказал великие слова: «Нечистая вера – не вера, нечистая кровь – не кровь». Магистр говорил о Крестовом походе на литвинов, которые выдавали себя за христиан и потому требовали от Папы запретить поход. А табориты были еретиками, вера их тоже была нечистой, как у литвинов, значит, и кровь не считалась людской. И эта воинская скотина должна была знать своё место.
– Ты здесь не хозяин, – осадил наёмника Рето.
Сверху открывался вид на укрепления перед замком – вал фон Плауэна, линии кирпичных стен с бастеями и глубокими рвами, барбакан с подъёмным мостом. За ручьём, что блестел на солнце, скучились дома города.
С валом фон Плауэна было связано страшное предание о Конях Комтура. Будто бы фон Плауэн, спасая твердыню Ордена, воззвал к демонам, и с тех пор в ночь перед Рождеством в лунном свете можно увидеть, как из Скорлупной башни вылетают безглавые рыцарские кони, убитые под Танненбергом, беззвучно мчатся по дну рва и с разбега исчезают в Лихновской башне.
Рето подтолкнул оробевшего Сигельда к другой бойнице, боковой.
– За нас всегда силы Небесные, мой друг. В ту осаду поляки решили выстрелить из пушки по статуе Девы Марии на соборе. Сокрушится статуя – сокрушится и дух защитников замка. Но пушку разорвало, а пушкари ослепли.
