А что делать победителям? Конечно, вооружённое сопротивление нужно искоренить. И его, без сомнения, искоренят. Но люди вроде Клиховского лишь укрепятся в своём озлоблении против русских. Как с ними быть? И Володя знал ответ. Никак. Просто никак. Надо относиться к таким людям как к равным себе и оставить им их право на нелюбовь. Это очень несправедливо. Это даже похоже на оскорбление. Но таково бремя победителя. Надо научиться жить с этим бременем. А иначе война не закончится никогда. Так что пускай Винцент Клиховский горит изнутри от ненависти и к русским, и к немцам, он, Володя Нечаев, будет поступать как победитель – как тот, кто сильнее ненависти.
– Нам потребуется объяснить госпоже Луданной появление этого трупа. – Клиховский хмуро кивнул на мёртвого фон Дитца.
Бледный свет из окошка обрисовал застывшее лицо адъютанта.
– Предпочитаю го-говорить правду, – сказал Володя.
– Правду, что вы стояли здесь в карауле, оберегая покой возлюбленной?
– Давайте без не-неуместной иронии, – поморщился Володя.
Клиховскому невыгодно было терять секрет Хельги – без этого секрета он не мог полагаться на Володю.
– Предлагаю такой вариант, – сказал Клиховский. – Вы были у меня в гостях. Я вышел вас проводить и на улице в случайном прохожем опознал фон Дитца. Мы с вами погнались за ним и настигли у подъезда Людерса. Далее всё как было. Только фон Дитц шёл за племянником, а не племянницей.
Володя помолчал, прокручивая ситуацию, обрисованную Клиховским.
– Ну, х-хорошо, – неохотно согласился он.
Лгать ему было неприятно, и неприятно было находиться в зависимости от женщины – от Жени, однако иначе он больше никогда не увидит Хельгу.
– Не забывайте о главной задаче – найти проход в катакомбы, – напомнил Клиховский. – Людерс не вернётся, а Кох уже готов сбежать из Пиллау. У нас остался последний способ прорваться в подземелья…
– Какой?
– «Вервольфовец» Зигги.
Тяжёлая волна гнева опять подступила Володе к горлу.
– Нет, – глухо сказал Володя.
– Почему? – тотчас спросил Клиховский.
Володя тщательно взвешивал свои слова:
– Допустим, я его в-возьму. Но будет ли он говорить? Я же не стану его пытать, я не фа-фашист. И не отдам его Жене, потому что он скажет о Хельге.
Клиховский посмотрел Володе в глаза:
– Есть ещё один способ узнать…
– Не тяните! – раздражённо произнёс Володя.
– Позвольте этому парню повести Хельгу в катакомбы, а сами проследите за ними. У входа можете пристрелить соперника. Или просто отбейте девушку.
Володя криво ухмыльнулся:
– Ду-думаете, следует использовать Хельгу как на-наживку? Вы легко играете людьми, Клиховский. Мораль для вас ма-мало что значит?
Для Клиховского мало что значили переживания русского и немки.
– Не я управляю историей. Свои претензии адресуйте дьяволу.
Солнце уже поднялось и осветило дома во дворе до первых этажей. В листве ободранного дерева зачирикали проснувшиеся пичуги. Лёгкий ветерок тронул занавески в выбитых окнах. В гавани загудел корабль, огибающий мол. Скоро закончится комендантский час и можно будет выйти на улицу.
Володя достал портсигар адъютанта, вытащил сигарету, пощупал фильтр, проверяя, нет ли ампулы с ядом, и закурил.
– История – борьба к-классов, а не Бога и дьявола, – негромко сказал он. – Вы, Клиховский, и-историк. Но верите в Бога. Ищите святыню. Это нелепо.
– Если бы вы увидели то, что увидел я, то по крайней мере не усомнились бы в Сатане, – ответил Клиховский.
– Я видел бо-больше, чем вы.
Володя и вправду видел куда больше, чем этот поляк. Видел штурм Инстербурга, штурм Кёнигсберга и штурм Пиллау. А ещё в экспедициях по енисейской тайге он видел Сибирь: посёлки спецпереселенцев, лагеря и рудники. Но объяснять ужас увиденного происками Сатаны – значит, ничего не объяснять. Немецкие эсэсовцы и русская вохра доказали, что Бога нет.
– Не собираюсь просвещать вас или переубеждать, Владимир, – устало ответил Клиховский. – Предпочитаю действовать проще – шантажом.
Русским или немцам он никогда не стал бы доверять. После расстрельных котлованов Катыни и окровавленных скверов Львова – никогда.
– Я бы по-помог и без шантажа.
– Сомневаюсь, – тихо рассмеялся Клиховский.
Володе нечего было возразить, и Клиховскому стало даже немного жаль его. В сущности, этот солдат – славный человек.
– Откуда вы так хорошо знаете немецкий? – спросил Клиховский. – В вашей речи я слышу саксонский диалект.
– Отец и дед у меня были ге-геологами. Дед до революции преподавал во фрайбергской го-горной академии в Саксонии, там и же-женился. Бабушка – немка. Дед привёз её в Петербург. Ба-бабушка учила меня языку. Из-за неё мне всегда ка-казалось, что все немцы – прекрасные люди, работящие и додобрые, и они любят пугать детишек разными страшными ск-казками про крампусов, нахцереров и д-доппельгангеров.
– Со страшными сказками у немцев всё в порядке, – кивнул Клиховский.
– Кстати, я видел замок в Ма-мариенбурге. На фотографии, конечно. Его брали наши соседи – Второй Белорусский фронт. Об этом писала «Красная звезда». В по-политотделе комендатуры должны быть подшивки номеров.
– Я посмотрю, – пообещал Клиховский.
– Но вряд ли вас что-то порадует. От замка остались то-только руины.
– У меня от всей жизни остались только руины, – ответил Клиховский. – Катастрофу с замком я как-нибудь переживу.
* * *
До наступления комендантского часа Женя о Володе не беспокоилась. Мальчик культурный, придёт. Но потом начала тревожиться: почему его нет? Какое-нибудь ЧП вроде нападения «вервольфовцев» или подрыва на мине? Она бы знала. Встретил приятеля и перебрал трофейного шнапса? На него не похоже. А вдруг он уже давно в общежитии, только к ней не явился?
Володю поселили в комнате на восемь коек, и Женя не могла просто взять и посмотреть, на месте ли он. Поползут слухи, что Луданная сама гоняется за мужиками. Ей такого не нужно. Женя спустилась на КПП и пролистала журнал регистрации. Сержант Нечаев в общежитие не возвращался.
Женя стояла на лестничной площадке и курила возле открытого окна. Сзади подошёл Перебатов и тоже закурил. Темнота за окном дышала майской свежестью. От вокзала доносились перестуки буферов, лязг и гудки машин.
– Зря ты связалась с молокососом, – сочувственно вздохнул Перебатов. – Он небось с какой-нибудь медсестрёнкой сейчас милуется.
– Гэ шляфен, Коля, – холодно ответила Женя. – У меня всё хорошо.
Окурок Перебатова звездой пролетел у Жени над плечом в окно.
