Древние тевтоны почитали могучих языческих богов и сражались не с римлянами, а с великими стихиями. Славный Тевтонский орден тоже сражался с великими стихиями, а вовсе не с какими-то там пруссами, литвинами или поляками. И на мятежный Третий рейх ополчились не русские и не англичане с американцами. Людерс понял это в самом конце лета сорок четвёртого года.
Война перестала быть гулом за горизонтом. Воздушные армады врагов поплыли в небе над Кёнигсбергом, «ланкастеры» обрушили на город ливень из бомб. Горел остров Кнайпхоф, горели Альтштадт и Лёбенихт – оба здания университета Альбертина, театр, Королевский замок с его музеями, собор с могилой Канта, жилые дома и огромные средневековые амбары-шпайхеры на берегу Прегеля. Пылали военные заводы и верфи «Шихау», пылал порт с недостроенным авианосцем «Зейдлиц». Бомбы разбрасывали адское вещество – напалм. Он прилипал к стенам и крышам, разгорался от воды и прожигал всё, даже металл. Ревущее вулканическое пламя закручивалось в чудовищные вихри и пожирало кислород, убегающих людей всасывало в пожарища и испепеляло дотла, укрывшиеся в бомбоубежищах умирали от удушья. Так на улицы Кёнигсберга прорвалась из бездн титаническая стихия огня.
И в опалённой душе Людерса воскресли тени тевтонов.
Людерс слушал выступления гауляйтера по радио. Гауляйтер обещал, что варвары не переступят границу рейха. Если их не сможет остановить вермахт, то остановит немецкий народ, который поднимется непреодолимой стеной. И Людерс осознал, что господин Кох – это тевтонский магистр. Он не сдастся никогда. Пускай он останется один, всё равно не опустит оружия.
Как раз в те дни доктор Хаберлянд рассказал Людерсу о своей необычной встрече. В Инстербурге Хаберлянд познакомился с историком из Данцига, и тот осторожно намекнул, будто меч коменданта Пьера де ля Кава, хранящийся в музее Пиллау, – легендарная потерянная святыня Тевтонского ордена. Клинок, которым обезглавили Иоанна Крестителя. Клейнод магистров.
Осенью в Пиллау приехал гауляйтер. Доктор Хаберлянд попросил его выделить новые помещения, потому что военное командование выдворило его музей из цейхгауза Шведской цитадели. Гауляйтер разрешил занять подвал замка Лохштедт, своей резиденции. Пользуясь случаем, Людерс втайне от Хаберлянда взял меч де ля Кава и отправился на аудиенцию к господину Коху.
Охрана изъяла у Людерса меч. После трёх часов ожидания, пока Гуго фон Дитц выяснял по телефону, кто такой этот странный старик, Людерса наконец пропустили в кабинет гауляйтера. Фон Дитц, пряча снисходительную улыбку, аккуратно положил тевтонский клинок на стол перед Эрихом Кохом. Людерс встал навытяжку, как стоял перед капитаном крейсера «Кёнигсберг».
– Право слово, очень неожиданно, – сказал Кох фон Дитцу. – Мы так долго искали эту реликвию, а она всё время находилась в музее Пиллау… Где сейчас тот поляк, которого привёл Козловский?
Фон Дитц не стал отвечать при Людерсе, но Кох понял.
– И что вы хотите, господин… э-э… Людерс? – спросил он.
Людерс даже растерялся. Чего он хотел? Да ничего. Точнее, он хотел, чтобы Эрих Кох принял меч, возглавил борьбу и победил всех врагов.
– Я полагаю, – с трудом произнёс Людерс, – что этот меч должен быть у вас… как знак преемственности вашей исторической миссии… Вы – новый магистр… Святыня Ордена должна воодушевлять вас на оборону отечества.
Кох бережно взял меч в руки и осмотрел. Похоже, вещь старинная. Явно не сталь, вмятины грубой ручной отковки, бурая ржавчина… Впрочем, зачем ему теперь кривая рыцарская железяка? Фюрер верил в древние побрякушки и разные знамения, а он, Эрих Кох, – нет. Год назад он, гауляйтер, надеялся с помощью этой штуки убедить фюрера расширить территорию своего рейхсгау до пределов государства Тевтонского ордена, а заодно дать коленом под зад Розенбергу с его слежкой и доносами. Но сейчас былой блистательный план годится только на подтирку. Удержать бы то, что ещё имеется…
– Я благодарен вам, господин Людерс, – с чувством сказал Кох.
Старый лоцман и вправду выглядел трогательно. Однако у таких, как он, в башке туман: магия тевтонов, атлетика арийцев, лапчатые кресты рыцарей. Эти фантазёры ходили на факельные шествия и возлагали цветы к монументам Танненберга; для них драл глотку Геббельс, свихнувшийся паровозный гудок. Да, люди вроде старого лоцмана – славные и преданные, но полные болваны.
– Я принимаю ваш дар, – продолжил Кох. – И у меня будет к вам просьба.
– Я готов! – тотчас согласился Людерс.
– Вы должны понимать обстоятельства моей жизни, дружище. Разъезды, воздушные тревоги, перемещение фондов… Я не могу держать святыню при себе. Я прошу вас вернуть её на прежнее место и оберегать до нужного часа.
Людерс не возразил, но Кох заметил его разочарование, и ему стало жаль этого наивного мечтателя. Разве трудно его порадовать? Кстати, тевтонский артефакт наверняка стоит немалых денег, хоть и не из золота.
– Для самых ценных экспонатов вашего музея доктор Хаберлянд желал получить более защищённое помещение. Господин фон Дитц укажет вам отсек в катакомбах рядом с моим личным сектором. Я назначаю вас ответственным за сохранность выделенного музейного собрания. Но именно вас, господин Людерс, а не доктора Хаберлянда. Такое решение вас удовлетворит?
– Да, – вздохнул Людерс.
Гауляйтер прав. Ему несподручно всюду таскать меч за собой. Магистры тоже не носили святыню в ножнах на поясе.
Бронированный лимузин Коха привёз Людерса из Лохштедта в Пиллау.
Людерс положил меч обратно – к другим раритетам музея в зелёный ящик из-под снарядов. Вскоре к цейхгаузу цитадели подъехал грузовик Имперской службы труда. Бойцы взгромоздили зелёные ящики в кузов. Сопровождать их взяли только Людерса. Доктор Хаберлянд почувствовал себя оскорблённым.
А теперь это потеряло всякое значение.
В полутёмном бункере, страдая от похмелья, гауляйтер Кох доедал омлет.
– Который час? – спросил он.
– Без четверти два. Ночь.
Фон Дитц уже должен был прийти. Что с ним стряслось? В душе у Коха закипела злоба на лоцмана. Фон Дитц пропал из-за его соплячки!
– Зачем вы берёте с собой племянницу, Людерс? – с досадой спросил Кох. – Нам предстоит жестокая и опасная борьба! Девушке с нами делать нечего! Клару, свою жену, я оставил под оккупацией!
Людерс смотрел надменно, словно считал себя выше упрёков.
– В борьбу должен вступить любой немец, которому дорога родина, – веско ответил он. – А вам, господин гауляйтер, пора принять меч магистра.
Кох оттолкнул алюминиевую тарелку с омлетом:
– Не пора ли прекратить мальчишеские игры в рыцарей?!
Людерс окаменел. Его неподвижность испугала Коха сильнее гнева.
Разумеется, можно было взять этот музейный утиль и сделать вид, что вдохновлён честью, однако потакать бредням безумца Кох не желал. Когда-то ему понравилась простодушная убеждённость старика, но сейчас взбесила его абсурдная требовательность. Увы, он, гауляйтер, зависел от Людерса, и ничего тут не изменить. Что ж, хорошо!.. Людерс всё равно заплатит за свою тупость – потом, когда «морская собака» встретится со шведским сухогрузом.
