Что ж, действительно, есть версия о том, что с НКВД/НКГБ Гомес был связан со времен войны
[115]. Почему «версия»? Как мы уже сказали, ещё в советский период был рассекречен факт учёбы А. Гомеса в специфическом учебном заведении – таком же, как спецшкола в Кушнаренкове, поставлявшем не только будущих партработников, но и агентов для советских спецслужб.
В конце жизни
Агустин Гомес прожил насыщенную, но, конечно, слишком короткую жизнь. Он родился 18 ноября в 1922 г.
[116] в г. Рентерия, что в Стране Басков, в семье горнорабочего
[117] (по одной версии) или служащего
[118], владевшего лавкой (по другой)
[119]. Ушёл из жизни он 16 ноября 1975 г. в Москве, два дня не дожив до 53-летия
[120]. Удивительное совпадение: через четыре дня после кончины Гомеса этот мир покинул и Франко. А ведь это из-за него, из-за каудильо, судьба Гомеса совершила столько резких и неожиданных поворотов…
Как пишут журналисты, коллеги российского соавтора, «под конец жизни [Гомес] был слишком больным для своего возраста: пытки в испанской полиции даром не прошли. Особенно сказались удары по голове»
[121]. Мы не собираемся вдаваться в такую деликатную и даже интимную сферу, как медицина, однако решимся предположить: ещё одним, психологическим ударом в тот период для Гомеса стало его исключение из ЦК родной КПИ. После этого целая интрига стала развиваться во всём международном коммунистическом и рабочем движении, которому он отдал столько сил и здоровья.
Перенесёмся в 26 ноября 1970 г., когда собкор ТАСС в Париже телеграфировал в Москву пересказ публикации газеты ФКП «Юманите». Газета французских коммунистов гневно обличала Гомеса и его фракционную группу, «клеветавшую на политику [Коммунистической] партии [Испании], оскорблявшую ее руководителей и активистов»
[122]. «Юманите» подчёркивала, что для ФКП «не существует двух испанских коммунистических партий, а существует только одна, именно та, где председателем товарищ Долорес Ибаррури, а генеральным секретарем товарищ Сантьяго Каррильо»
[123].
Для справки: генсек ЦК КПИ Сантьяго Каррильо был страстным футбольным фанатом, болел за «Спортинг» из Хихона, а, находясь в эмиграции, инкогнито посещал матчи, проходившие в третьих странах с участием испанских команд. Однако с футболистом-однопартийцем Гомесом у него, как мы только что прочли, случился какой-то поистине вселенский конфликт. Чем же Гомес так оскорбил руководство партии, что его из нее исключили?
Листаем его дело в РГАСПИ и обнаруживаем, что ещё годом ранее, в июле 1969 г., младший референт Международного отдела ЦК КПСС Е. Козлова писала: «Гомес был выведен из состава ЦК “в связи с тем, что он не согласен с позицией руководства КПИ по чехословацкому и китайскому вопросам”»
[124]. Оказывается, на заседании ЦК КПИ в сентябре 1968 г. Гомес заявил: «Я поддерживаю меры, принятые Советским Союзом и четырьмя странами-союзницами по отправке войск в Чехословакию. Считаю, что в очередной раз СССР и КПСС доказали свою революционную дружбу, выполняя свой интернациональный долг в отношении трудящихся и коммунистов всего мира»
[125].
От себя добавим: наверное, трудно было ожидать одобрения «доктрины Брежнева» от компартии такой страны, как Испания (которая в годы гражданской войны сама пережила иностранную интервенцию). Похоже, в своей партии Гомес действительно оказался своего рода «белой вороной». Он представлял «наиболее ортодоксальный сектор, верный СССР»
[126], и даже стал тогда издавать свою версию газеты El Mundo Obrero («Рабочий мир») с красной «шапкой» вместо чёрной
[127].
Впрочем, поддержка Гомесом «доктрины Брежнева» – не первое проявление его приверженности курсу Москвы. Например, в середине 1950-х, после смерти Сталина, многие «совиспанцы» только начали выходить из тюрем и лагерей, куда их поместили за то, что после войны они стали связываться в Москве с иностранными дипломатами в попытках вернуться на родину
[128]. Гомес же в августе-сентябре 1954 г. спокойно выезжал за границу – пусть и в социалистическую Чехословакию, пусть и на V съезд КПИ
[129]. Более того, 18 октября 1955 г. он написал Молотову: «Там на Родине (то есть в Испании. – Авт.) остались наши родители. Мы хотели, чтобы они приехали к нам и смогли жить счастливо среди своих сыновей и внуков»
[130]. Выходит, пока его соотечественники пытались покинуть СССР, он свою семью хотел вывезти в Советский Союз!
В том же году, по рекомендации Д. Ибаррури его принимают на заочное отделение Высшей партийной школы при ЦК КПСС
[131]. А на следующий год он становится одним из тех «совиспанцев», которым Москва не просто разрешит, а поручит выехать на историческую родину. Впрочем, не будем забегать вперёд.
