И вот теперь русский соавтор смог обнаружить в архиве Коминтерна показания человека, который сидел вместе с «Конрадом» в застенках венского гестапо. Называется документ «Выписка из сообщения Майзель Иосифа – февраль 1946 г.» и подшит он к личному делу Кёлера-«Конрада» в РГАСПИ. Благодаря этому документу можно ещё больше раздвинуть сроки пребывания «Конрада» на свободе. Итак, со слов Майзеля, речь идет о шести неделях! Цитата: «Конрад был арестован в конце февраля 1943 г. в Вене после того, как он около 6 недель находился на т. н. свободе»! К тому же и СВР в своем ответе на запрос ВГТРК пишет, что «Конрад» и «Чайка» были арестованы «в марте 1943 г.» (курсив наш. – Авт.). То есть через несколько недель.
Косвенным подтверждением этого было и ещё одно сообщение, давно уже доступное в файлах SOE в TNA. Разбираясь в послевоенных показаниях гитлеровцев, в SOE как минимум однажды написали о группе «Содовая» так: «На самом деле группа была поймана из-за “проблем с квартирой”. Дело в том, что советским агентам нужен был переменный ток для управления их передатчиком, а так как в Вене квартир с таким током было очень мало, было относительно просто следить за такими жилищами и арестовывать любых подозрительных лиц»
[461].
Так что же в действительности привело к провалу этих людей, а потом и самого «Конрада»? И почему пленённые гестаповцы пытались сделать так, чтобы британцы «заглотили» версию о том, что «Конрад» был арестован практически немедленно? Кому они пытались организовать алиби? Мы вернёмся к этому в заключение нашей книги. А пока разберёмся с тем, что произошло в застенках гестапо.
Признания?
Согласно справке от СВР, «на допросах в гестапо “Конрад” вёл себя мужественно и отказывался давать какие-либо показания»
[462]. В 1946 г. и Майзель скажет: «Совместную работу с гестапо он категорически отверг»
[463]. Но тот же Майзель рассказал следующее (орфография сохранена): «Он очень долго при всех пытках держался стойко, но затем при множестве доказательств (радиоаппарат, химический кодекс и т. п.) и обвинение со стороны с ним вместе провалившихся товарищей, а еще до этого арестованными, прибывшими из СССР»
[464]. Фраза явно оборвана, но именно так был составлен тот документ, а вывод понятен: Кёлер всё-таки заговорил.
В СВР сегодня вопрос ставят так: «[“Конрад”] был уличён “Чайкой”, которая выдала гестапо всё, что она знала о “Конраде”»
[465]. Вот и согласно О’Салливану, именно Эмилия раскрыла секреты своего передатчика
[466]. Но! У Майзеля ещё читаем: «Совместно с ним была арестована его секретарша (она из Братиславы, которая с ним прибыла в Вену) но насколько это происходило за счет Конрада или с ним арестованной, этого я не знаю»
[467]. При этом мы понимаем: «секретарша из Братиславы» – это опять же «Чайка». И, как видим, непосредственно наблюдавший за ними Майзель её не обвиняет. Значит, возможно, дело было ещё в ком-то?
Ни на секунду не забывая о том, что О’Салливан пересказывает версию гестапо («цену» которой мы, кажется, уже здорово скинули), заметим: он пишет, что всё-таки оба члена группы «Содовая» рассказали о том, как проходили подготовку в СССР на базе Пионерская, и об обстоятельствах своего пребывания в Британии, включая прощальную выпивку на английском аэродроме
[468]. В SOE пришли к выводу, что «группу (курсив наш. – Авт.) “убедили” сотрудничать с гестапо»
[469].
Однако по версии О‘Салливана (точнее, по версии допрошенных британцами пленённых гестаповцев), информация, полученная именно от Кёлера, помогла гитлеровцам поймать Эльзу Ноффке
[470]. Что можно сказать на этот счёт?
«Тоник» в Германии
9 августа 1943 г. на адрес Чичаева в Лондоне была отправлена бумага, дочитав которую он, конечно же, содрогнулся. Начало документа изобиловало деталями, и через них в очередной раз надо «продраться». Но наберёмся терпения.
Итак, в SOE получили сообщение от польско-австрийского беженца, достигшего Швейцарии. Этот человек утверждал, что является выпускником Университета Дублина в Ирландии и профессором кельтской культуры в Университете Берлина. Он был вынужден бежать оттуда, так как узнал о приближающемся аресте из-за своих еврейских корней. Прячась на пути в Швейцарию в германском Фрайбурге, этот профессор услышал, что в июне местная полиция арестовала неких «английских парашютистов», которые в начале года были сброшены у гряды Кайзерштуль. В SOE проверили и поняли, что это район состоявшегося в начале года парашютирования «Никитиной» и «Горелова», группы «Тоник»…
[471]
К этому из SOE добавили, что 6 июня 1943 г. по обвинению в сокрытии агентов, парашютированных британцами, немцы арестовали некоего Мюллера, проживавшего по швейцарским документам на Альбертштрассе во Фрайбурге. В дополнение сообщалось, что в целости найдены их передатчик и коды, которые, по информации источника SOE, теперь использовались в радиоигре с Москвой
[472]. Ещё британцы сообщили, что уже не беженец-профессор, а некий их агент подслушал разговор солдат в поезде, шедшем из Фрайбурга в Мюнхен. По сведениям британского агента, солдаты говорили о том, что во Фрайбурге арестована женщина-парашютист, которую вычислили, когда она отправила сообщение на английском знакомому, работавшему на заводе в Маннхайме, но открыл это послание не адресат, а начальник цеха
[473]. Насчет письма на английском – что-то очень странное. Но женщина-парашютист? Выходит, это «Никитина»-Ноффке…
На данном этапе построим рассказ так, как он до сих пор звучал в Британии.
Поздние западные версии
«Никитина»-Ноффке связалась с контактом во Фрайбурге, и он, Мюллер, отправил открытку своей сестре в соседнюю Швейцарию: «Инге приехала, но потеряла свой чемодан»
[474]. Такой невинный текст не вызвал подозрений у цензоров. Однако те, кто получил открытку, знали, как его правильно понять. Из Швейцарии соответствующее сообщение об «Инге»-Ноффке было радировано в московский Центр посредством «Красной капеллы». И вскоре «Директор» проинструктировал о необходимости передать группе «Тоник» новый передатчик
[475].
