«10.4.43. Джиму.
1) Дайте указание Анне сообщить Гансу, что к нему принесут чемодан “от Эдит”, который он должен спрятать и хранить до тех пор, пока его не возьмет Инге, которая назовется “подругой Эдит”. 2) Напишите Микки, для передачи Инге, что в конце месяца она сможет взять у Ганса на его квартире часть своего потерянного багажа.
Директор».
Радо говорит, что «в июне Джим получил от Микки встревоженное письмо: Инге уехала от нее в середине апреля, обещала вернуться в Мюнхен к середине мая, но ее до сих пор нет. Микки очень обеспокоена. Действительно, столь продолжительное отсутствие Инге было непонятным. Джим, сообщив об этом в Центр, получил разрешение съездить в Базель и узнать у Анны Мюллер, что слышно от Ганса. Возможно, Инге живет у него?»
[496]
В мемуарах Фута о письме от Микки ничего нет, но есть рассказ о том, как он действительно ездил в Базель на поиски Анны. И он очень чётко и подробно проговаривает следующее: не найдя её, он разыскал юриста, который имел с ней дела, и тот рассказал, что ей пришла телеграмма от брата, вызывавшего её к себе из-за болезни жены
[497]. У Радо это превращается в такую историю: «И тут Джим вспомнил: Анна зимой ездила к брату во Фрейбург. Она сама рассказывала. Тяжело заболела невестка, жена Генриха. Анна выхлопотала германскую визу и приехала. К тому времени [невестка], правда, уже выписалась из больницы, но со здоровьем было еще плохо, и Анна взяла на себя хлопоты по хозяйству. […] Может, невестка опять заболела, и Анна поехала помочь? Ночью Джим отправил […] радиограмму Директору, сообщив, что не застал Анны дома, и высказал свои предположения»
[498].
И Радо, и Фут едины: вызов к приболевшей родственнице был ловушкой – это гестапо выманивало Анну в рейх
[499]. Но почему же Фут не упомянул о Микки в Мюнхене?
И вот теперь вернёмся к вопросу, с которого начиналась эта главка. Об аресте Мюллера Чичаеву из SOE сообщили летом 1943 г. Но как в SOE уже тогда могли знать такие подробности, если показания гестаповцев об этом эпизоде относятся лишь к 1944–1947 гг., публикация мемуаров Фута – к 1949 г., а до публикации воспоминаний Радо вообще оставались десятилетия?
Всё это заставляет вспомнить о предположении, что Фут был не просто этническим англичанином, а двойным агентом: и советской, и британской разведки. И если так, то он, Александр Фут, мог сообщить в Лондон об аресте Мюллеров, и, соответственно, членов группы «Тоник»… Иными словами, отвечая на вопросы Чичаева, в SOE могли придумать версию о подслушанном разговоре солдат об аресте парашютистов, камуфлируя данные, полученные на самом деле от Фута. Кстати! Разговор якобы был подслушан в поезде Фрайбург – Мюнхен, а именно там жила Микки – подруга Фута! То есть в SOE невольно проговорились?
Впрочем, это всего лишь предположение. Хотя, по идее, оно многое объясняет.
Но вернёмся к Эльзе Ноффке.
Допросы Ноффке
То, что немцам попалась именно Эльза Ноффке, можно считать несомненным. Начнём с косвенной детали.
Когда в мае 1945 г. американцы освободили женщин-заключённых концлагеря Равенсбрюк, то одна из них, «Лиз» (англичанка Одэтт Сэнсом, агент секции F SOE
[500]), рассказала, что сдружилась в лагере с женщиной по имени Хелен Поска, о которой думала, что и та – британский агент. Напомним, что именно этой эстонской фамилией – «Поска» – пользовалась Эльза Ноффке при транзите через Англию.
То, что об этой женщине рассказала «Лиз», вполне сообразуется с тем, что известно об Эльзе Ноффке: она была арестована немцами в феврале 1943 г., а при аресте попыталась принять летальную таблетку
[501]. К этому «Лиз» добавляла, что нацисты откачали Поску, прочистив ей желудок и дав ей молока
[502], но как бы потом они её ни обхаживали, она не согласилась на сотрудничество с гитлеровцами
[503].
Ещё доказательства. Сама задержанная во Фрайбурге женщина рассказала гестаповцам, что является советским агентом, а «судно, на котором она плыла в Германию, утонуло, но она была спасена и доставлена в Англию»
[504]. На самом деле история несколько отличалась (как мы помним, судно «Оушн войс» шло из Архангельска не в Германию, а в Британию). Но совпадения налицо. Наконец, задержанная сообщила, что её компаньона ей выдали в Британии
[505], а это соответствует известной нам информации о том, как уже в Лондоне руководитель миссии связи НКВД Чичаев перетасовал изначальные составы групп «Тоник» и «Содовая».
Судя по косвенным признакам, гестаповцы в общих чертах ознакомили Эльзу Ноффке из группы «Тоник» с тем, что им стало известно от её товарищей из группы «Содовая». Всё та же «Лиз» после освобождения рассказала со слов Эльзы: по приземлении в Вене группа «Содовая» всё-таки успела провести сеанс радиосвязи
[506].
Но есть и ещё один очень интересный момент. От Эльзы Ноффке немцы узнали, что её муж – «гамбургский коммунист»
[507]. Так оно и было: как мы помним, Эрнст Ноффке родился именно в Гамбурге. Но помним мы и другое: по прибытии групп «Тоник» и «Содовая» британцам показалось, что муж «Никитиной» (Ноффке) – это «Кольцов» (то есть Кёлер-«Конрад»). Не забыли мы и те характеристики, которые «Конраду» давали в Коминтерне («непостоянен в личной жизни»
[508] и т. п.).
Британский следователь, беседовавший с «Лиз», зафиксировал следующее: «У меня сложилось впечатление, что Никитина ревновала Новикову, и последняя с основаниями на то могла стать причиной утечки»
[509]. Может, и правда? Может, в нацистском плену членами групп «Тоник» и «Содовая» действительно двигали не только политика и идеология?
