[…] КРАМЕР Гертруде, жене Германа в 150 р.
[Мужья] находятся в нашем распоряжении.
Жены не получили пособие из-за эвакуации из Москвы. […] Крамер – Челябинск […]
Зам. зав. отд. кадров ИККИ Белов
Адресатом письма чётко значится Башкирское отделение МОПР. А значит, там, в Башкирии, в это время и находился Герман Крамер!
Заглянем снова в Уфу, теперь середины XX столетия. До сих пор мы не сказали, что в 1941 г. спецшколы в Башкирии работали не только в Кушнаренкове. В столице тоже разместились несколько подразделений РУ РККА и Школа особого назначения НКВД
[817]. И, конечно, именно в Уфу эвакуировали штаб-квартиры Коминтерна и его «дочерних» организаций вроде МОПРа. Характерно, что именно через башкирский МОПР в Уфе начинал свой путь в Кушнаренково будущий диссидент В. Леонгард. Вот что он писал:
«К внутреннему карману моего пиджака была приколота английской булавкой, чтобы не потерять, маленькая бумажка, от которой теперь все зависело. На этом клочке бумаги стоял адрес Центрального комитета МОПР – инстанции, в которую я должен был обратиться.
Приблизительно через полчаса я нашел здание с вывеской: “Центральный комитет МОПР”.
Секретарша смерила меня недоверчивым взглядом […].
– Пожалуйста, немножко подождите, товарищ.
Через полчаса я был принят председателем Центрального комитета МОПР.
– […] Вы были вызваны сюда Коминтерном. Здесь лишь бюро пропусков»
[818]. Всё сходится. Крамер – ещё один «ледоруб», мобилизованный Коминтерном и переданный разведке.
…1 октября 1943 г. сотрудник миссии связи советской разведки в Лондоне полковник Граур сообщил коллегам в SOE, что в ближайшее время в Британию прибудет новая группа «ледорубов» – «35-летний Иван Йоханн Герберт» (36-летний Крамер) и «42-летний Георг Шмидт» (к истинной личности которого мы вернёмся чуть позже).
11 ноября 1943 г. они ступили на британскую землю в порту Скапа-Флоу на Оркнейских островах
[819]. Правда, когда через два дня они прибыли из Шотландии на лондонский вокзал Юстон, случился казус.
Лондон, вокзал Юстон, 13 ноября 1943 г.
…Локомотив пыхнул, ещё раз пыхнул, и, наконец, состав остановился. Из вагонов стали резво выскакивать молодые и степенно высаживаться люди посолиднее.
Многие встречавшие держали в руках телеграммы и, сверяясь с ними, отсчитывали вагоны от локомотива: из первого, четвертого, седьмого вагонов (или что там ещё указано в телеграммах?) должны были появиться друзья, знакомые, родственники. Раздались радостные приветствия, состоялись первые деловые рукопожатия и бесшумные прихватывания друг друга за локти, робко обозначились тогда ещё весьма стеснительные прилюдные поцелуи.
В толпе встречающих были и те, кто старался раствориться в массе шинелей, погон и фуражек. Спроси у стоявших рядом с ними: что это за люди? Ответят: какие-то военные.
Однако даже не слыша, о чём они переговаривались, можно было отметить: некоторые из них при этом не шевелили верхней губой. В Британии такую артикуляцию прививали (и прививают) в хороших школах, где ставят привилегированный акцент-«пароль». И, наоборот: в других членах этой группы даже немой мог бы распознать не просто иностранцев, а тех, что при произнесении звуков напрягают не губы и не мышцы щёк, а связки. В Европе это – верный признак тех, для кого родным является какой-нибудь славянский язык. Не потому ли славяне смеются, пожалуй, громче англичан, а улыбаются больше глазами. Не потому ли у славянских женщин высокие скулы, но всё равно обворожительные пухлые щёки?
Впрочем, тогда на вокзале Юстон в той группе, среди ожидающих поезда из Шотландии, были лишь мужчины. Жёнам в те времена полагалось вышивать, готовить, взращивать потомство, а из более или менее содержательного – собирать посылки от Красного Креста. Мужчинам же…
На лицах встречающих англичан появились те самые улыбки, неподвластные славянам. Среди прибывших они увидели тех, кого ждали.
– Мистер Герберт! Мистер Шмидт! – не столько ринулись, сколько наклонились они к вновь прибывшим, показавшимся им искомыми.
Те лишь приподняли шляпы. Правда, как-то нелепо, явно для себя непривычно.
– Мистер Герберт, мистер Шмидт, добро пожаловать в Лондон. О, мы не ожидали, что у вас будет такой багаж, – заметил английский офицер, взглянувший на холщовые мешки, горловины которых были почему-то скреплены печатями.
– Простите. Мы не Герберт и не Шмидт! – не меняя выражения лица, один из прибывших тем не менее чётко произнёс фразу на английском, впрочем, произнося звук «р» так, как это делают шотландцы (и славяне). – Sovietskiy diplomaticheskiy kourier!
…Когда совместными усилиями встречающие всё-таки вычислили тех, кто был им нужен, то под рукой не оказалось служебного автомобиля, и советских агентов повезли на такси. В соответствующей папке в TNA осталась запись о том, чтобы «в дальнейшем оказывать лучший приём»
[820]. Правда, «в дальнейшем» не случилось. Кое о чём англичане, наверное, уже догадывались. Как следует из официальной истории СВР, незадолго до описываемых событий, 21 октября 1943 г., с руководителем миссии связи SOE в Москве бригадиром Хиллом «была проведена беседа, в ходе которой были изложены претензии по поводу отношения “Секты” к сотрудничеству. Сообщая об этой беседе докладной запиской наркому госбезопасности СССР Меркулову, руководители разведки […] подчеркнули, что Хилл “не дал ни обещаний, ни предложений, которые могли быть расценены как желание англичан улучшить наше сотрудничество… Их отношение к вопросу сотрудничества с нами как в принципе, так и в поведении к нашей агентуре надо рассматривать как грубую английскую тактику, преследующую свои цели”. В заключение авторы докладной записки предложили заявить англичанам о решении отозвать своих агентов из Англии. На докладной стояла резолюция начальника разведки Фитина: “Доложено Берии. Согласен”»
[821]. Последними агентами стали «Герберт»-Крамер и его напарник, который на самом деле являлся не «42-летним Георгом Шмидтом», как его представили британской стороне, а 40-летним Ойгеном Неспером.
