По ночам я не только запирала дверь, но и придвигала к ней тяжеленную тумбочку. Не раз ко мне чуть не вламывались подвыпившие посетители, перепутавшие номер комнаты. Впрочем, альтернативного жилья мне никто не предлагал.
Мои пять процентов потихоньку копились. По обоюдному согласию всё растущий мешочек с наличностью лежал у Лалики в сейфе. Счёт в банке я пока что открывать не хотела. На чьё имя? Точно не на своё настоящее. Притворяться Хилли и дальше? Как, если меня ищут в связи с убийством «принцессы»?
Так что пусть пока лежат, каши не просят. Довериться мне больше все равно было некому, а хранить такие деньжищи в собственной комнате — неоправданный риск.
Когда выдавались свободные дни, я изучала стенограммы выступлений. Джейн по-прежнему сидела в комнатке за стеной и строчила три раза в неделю. Пока что ничего интересного для меня там не было. Лалика, скорее всего, нашла бы за что зацепиться и потянуть деньги с клиента, но я категорически запретила. Излишнее внимание мы и так привлекли, если сейчас еще заняться шантажом — весь мой план полетит коту под хвост.
Самые интересные сведения я все же выписывала. На русском. Завела специальную тетрадочку. Вдруг пригодятся?
В конце года меня ждал очередной культурный шок.
Подошла пора принятия нового товара.
Оказывается, на проституцию существовал настоящий контракт. Вроде того, что заключила я, только в нем было куда меньше пунктов. В то время, как мой предусматривал практически все нюансы и возможности, включая болезни, отпуск и стихийные бедствия, местная юриспруденция только зарождалась и подобными деталями не заморачивалась.
Чаще всего договор с борделем заключали на пять лет.
Редко кто, к сожалению, после пяти лет уходил. Кто зарабатывал хорошо — втягивались, не желая горбатиться на фабрике там, где можно несколько раз в день раздвинуть ноги. Кто плохо зарабатывал — не могли расплатиться с долгами, из-за которых чаще всего и попадали в такой переплёт, и застревали надолго. Семья чаще всего отказывалась от бедняжек, так что и возвращаться-то им было особо некуда.
Две девочки вскоре собирались нас покинуть — к счастью, в хорошем смысле: они расплатились с долгами и планировали уехать из столицы куда подальше. Одна оплачивала свой долг — занимала на лечение матери. Другую продал собственный отец, чтобы не разориться. Когда встал вопрос — гончарная лавка или дочь, он выбрал первое. Дочерей у него еще три, а бизнес — один.
Самое жуткое, что Надин его не винила в пяти годах фактически сексуального рабства. Она с фатализмом приняла выбор отца и повторяла, что лучше уж она, чем сестры, — она выносливая, а девочки еще маленькие, загнулись бы. То есть продать дочь — это нормально, главное, выбрать ту, что покрепче.
У меня от таких рассуждений становились дыбом волосы, но для местных это была норма, так что и я молчала в тряпочку. Представление о жизни нужно менять постепенно и исподволь, такие вещи словами объяснить нельзя. Именно поэтому мне хотелось научить девочек в первую очередь думать и иметь собственное мнение. Оттуда полшага до независимости и самоуважения.
За товаром мы поехали вдвоём с Лаликой. Она настояла.
— Ты моя правая рука, значит, должна помогать во всем. Не только на сцене задницей трясти. Смотри, будешь упрямиться, еще и доходную книгу заставлю заполнять, — пригрозила она. Я поежилась. В заполнении доходной книги не было ничего сверхъестественно сложного. Кто хоть раз вёл даже собственную бухгалтерию, справился бы на ура. Другой вопрос, что мне было тяжело психологически. Все эти цифры — униженные женщины, покорно раздвигающие ноги перед тем, кто платит. Пока я организовывала представления и репетировала с ними новые движения, создавалось впечатление, что мы просто на курсах шейпинга для домохозяек или что-то вроде.
А когда наступала ночь, я возвращалась на бренную землю, где мои ученицы — всего лишь презренные торговки собственным телом.
И весело или легко мне не было.
У борделя имелся собственные транспорт: новомодное авто с открытым верхом — знак статуса и роскоши — стояло в гараже, бывшем сарае, где раньше держали лошадей. Перегородки, разделявшие помещение, убрали, и точно посередине пустого пространства поблескивал хромированным боком монстр местной автопромышленности. Верха не было вообще — только ветровое стекло впереди защищало водителя от летящей в лицо пыли. Но авто, как и поезд, пока еще не развивали такой скорости, чтобы понадобилась крыша, боковые стёкла и уж тем более ремни безопасности.
Ехали мы чуть быстрее пешеходов. Не все улицы были предназначены для широких боков нашей безлошадной повозки, как здесь называли авто простые люди, поэтому по городу пришлось попетлять. Заодно я хоть посмотрела на него с безопасного расстояния и при свете дня. Солнце еще не зашло, — встали мы по бордельным меркам несусветно рано — но весь мир жил по нормальному расписанию, и нам иногда приходилось под него подстраиваться.
Левый берег натурально был городом контрастов. Старые здания монументальной постройки, красивые и надежные, соседствовали с тонкостенным новоделом, который способен разве что голову прикрыть от дождя, да и то ненадежно. Похоже, до какого-то момента власти благоустраивали оба берега одинаково, а потом что-то случилось — и люди на левой стороне реки оказались предоставлены сами себе. Из чего могли и как могли, так и строили. Никакого плана левобережье не придерживалось. Ровный широкий проспект мог вдруг перегородиться нагромождением домиков и продолжиться только через два квартала, а потом разделиться на две-три улицы и снова сойтись.
Дорога тонула в густом смоге. Дальше десяти-пятнадцати метров предметы теряли четкость, скрываясь в маслянистом тумане. Дрянь оседала копотью на лице и наверняка откладывалась в легких. Нас с Лаликой немного защищали густые вуали — основной шлак оседал на них. Тут-то я поняла смысл этого модного приспособления, помимо соблюдения дамой инкогнито!
Наконец мы добрались до цели путешествия. Одно из самых старых зданий располагалось на морском побережье, за чертой города. Несмотря на возраст, оно вовсе не было изысканным произведением искусства с колоннами и балюстрадами, как дома на берегу реки. Скорее изначально предназначалось под склад или фабрику, а потом его почему-то решили забросить. Не особо примечательное внешне, изнутри оно тоже не блистало роскошью. Голые стены, высокие потолки с балками и многочисленные окна, пропускавшие рассеянный солнечный свет. Хоть сюда не достигал вездесущий смог. Наверное, море как-то его нейтрализовывало. Я вдохнула полной грудью солоноватый воздух. Уже месяца два на побережье, а моря даже ни разу не видела толком, только издалека, с крыши. Хотя, купаться все равно холодно, да и не до того мне сейчас. Может, потом когда-нибудь, в другой — нормальной — жизни…
В косых солнечных лучах, освещавших бывший склад, танцевали пылинки.
Больше сотни женщин выстроились в длинный ряд, ожидая оценки мадам. Кто-то смотрел настороженно, кто-то безразлично. Самые опытные — с надеждой. В нашем борделе самые человеческие условия работы для этой сферы. Даже до моего появления он считался лучшим на левом берегу.
