Книга Возвращение алтаря Святовита, страница 11. Автор книги Алексей Борисов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Возвращение алтаря Святовита»

Cтраница 11

Управа находилась в коротком переулке, который все называли по фамилии первого владельца дома. Здание бросалось в глаза ещё с улицы, своим просторным, «в двенадцать столбов и двенадцать венцов» особняком, широким двором, как и положено обнесённым забором из отёсанных досок и ярко-красных ворот, вот уже много лет висевших на почернелых дубовых вереях. Отчего их не покрасили, вместе с воротами, наверняка таким вопросом задавался ни один десяток проходивших здесь людей. Тем не менее у каждого строения есть своя неразгаданная тайна. Эта объяснялась просто – скаредность. С приходом Советов хозяин дома выкрасил ворота остатками дорогой краски, стараясь подчеркнуть свою принадлежность к новой власти, но так, чтобы в случае чего, не сильно бросалось в глаза. Это ему не помогло. Сначала его раскулачили, а затем отправили рыть канал, где он и сгинул. Потеряв хозяина, всё с воротами осталось по-прежнему, а дом закрепился за колхозом, где разместилось правление, не иначе выбравшее его исходя из конспиративного опыта. Тыном двор выходил на небольшую пустошь, где с самой весны обычно росли лопух с крапивой. За ней простиралось колхозное поле. А с северной стороны, как раз где соприкасались эти участки земли, был глубокий овраг, который терялся в сизой полыни и постепенно раздавался в стороны, пока не достигал леса, затем распадался, образуя лощину, поросшую по краям репейником. Идеальный путь для скрытного отхода. В начале этого оврага было глинище, там брала глину для стен и печей вся деревня, потому почти всегда летом дорога под окнами в переулке была словно окрашена. И стоит задуматься, случайно ли у первого хозяина дома была фамилия Краснов? В самой управе Петер Клаусович задержался недолго. Как бывший учитель, Евгений Владимирович уже озаботился у начальства на предмет возобновления работы школ. Ответ был отрицательный, но не окончательный. Красная Армия вела наступление на Ельню и Рославль, вследствие чего немецкому командованию было не до проблем каких-то школьников. Хиславичи вновь могли стать прифронтовой зоной, но вслух об этом не говорили. Расставаясь, Ржецкий попросил на обратном пути заглянуть к фельдшеру, жившему недалеко от госпиталя. Кто-то активно строчил доносы в комендатуру, подкидывая их в курилку. Отличительная черта кляуз, со слов полицая-переводчика, читавшего их Майсу, состояла в каллиграфическом почерке и правильно расставленных знаках препинания. Исповедь стукача Евгений Владимирович не видел, а то б сам или с помощью учительницы русского языка вмиг бы определил негодяя. Чего греха таить: не одно поколение школьников прошло через их руки, и не одна тысяча тетрадей, проверенная под светом керосиновой лампы, а то и простой лучиной. Но то, что уже стали доносить, являлось тревожным сигналом для многих людей. Одним из них был местный фельдшер Семён Пантюхов, подавший перед самой войной заявление о вступлении в партию, и кто знает, будет ли в следующем доносе информация о нём? Из управы, перейдя дорогу, Петер заглянул в комендатуру. На приём к коменданту Долерману необходимо было записаться, сообщив цель аудиенции. Задумавшись, Дистергефт сказал секретарю два слова: «покупка машины». Тот с удивлением посмотрел на него и стал выводить пером буковки в журнале посещений. Едва он успел поставить точку, как зазвонил стоявший под лампой с зелёным абажуром телефон. Секретарь представился и соединил абонента с Долерманом. За дверью стали слышны слова: «Не имею возможности», «Все койки заняты», «Я не майор медицинской службы (Oberstabsarzt)», «Будет исполнено».

– Ганс! – раздался крик из-за двери.

Секретарь, он же, видимо адъютант, подскочил со своего места и предстал перед начальником.

– Немедленно организовать двадцать семь панцирных кроватей для госпиталя. Пусть Майс перетряхнёт всю эту жидовскую деревню вверх дном, и через три часа доложит о выполнении приказа.

– Есть!

– Из бывшей больницы наверняка остались врачи. Мобилизовать в помощь. Пока они работают, их семьи будут жить. И ещё, на переливание крови отобрать здоровых русских. Лучше детей. Пусть будет с запасом.

Услышав про детей, Петер Клаусович поспешил из комендатуры. Дайва одна оставалась на улице, и стоило кому-либо заговорить с ней, как стало бы понятно, что к немке она никакого отношения не имеет. Заученных слов из учебника (по типу: «родители запрещают мне разговаривать с незнакомыми людьми») хватило бы ровно до второго вопроса. Следовательно: то, что Петер выдавал её за свою племянницу, выглядело как минимум странно. К счастью, девочка стояла в гордом одиночестве возле доски объявлений, делая вид, что читает один из приказов, на немецком, кстати, языке. У Петера аж от сердца отлегло. Поправив шляпу, он подошёл к объявлениям, пробежал глазами и, взяв у Дайвы портфель, тихо сказал:

– Нам пора домой.

Как ни спешили они оказаться возле дома фельдшера, раньше солдат не получилось. К тому времени, когда Дистергефт выяснил, где конкретно живёт нужный ему человек, дом уже пустовал. Только какой-то паренёк что-то откапывал на огороде под присмотром мужичка с белой повязкой на руке, вооружённым охотничьим ружьём. Не задавая вопросов, Петер с Дайвой прошли мимо. К госпиталю из гетто потянулись люди, неся попарно кровати. Некоторые несли матрацы и подушки. Их сопровождали плачущие и причитающие старухи. Всё это шествие сопровождалось лаем собак, словно хвостатые просили вернуть добро хозяев обратно. Вдруг со стороны русской части села заголосили женщины. У них уводили детей, в основном мальчиков старше десяти лет. Эту какофонию звуков нарушил вид самолёта, за хвостом которого тянулся шлейф дыма. Сероватый, с жирными чёрными крестами бомбардировщик тянул на аэродром в Шаталово. Едва он скрылся за лесом, как раздался взрыв. В Хиславичах закричали «ура»! Кричал и фельдшер, сдёрнув с головы соломенную шляпу.

Бах! – раздался выстрел. Майс спрятал пистолет в кобуру и, не обращая внимания на начавшего возмущаться врача, назначил поисковую группу из трёх кавалеристов взвода охраны.

Фельдшер так и остался лежать у стены с радостной улыбкой на лице. Радостной – потому, что взорвавшийся самолёт это была победа; потому что на одно врага стало меньше; потому что проклятые фашисты на себе испытали смерть. Жаль лишь, что с собой не успел утянуть одного из них. И скальпель уже в руке был, и подошёл почти. Чуть-чуть не успел.

Разбившийся «юнкерс» обнаружили недалеко от Шимановки. Немцы выставили пост и больше этого кавалериста никто не видел. Узнать судьбу пропавшего можно было по листку бумаги. Нанизанная на ветку сломанной груши записка сообщала: «За каждого казнённого жителя Смоленщины мы закопаем одного из вас». Ветер вскоре сдул листок, а утонувшему в болоте немцу было всё равно, что напишут о нём. Полез он в трясину за портмоне погибшего лётчика, да надышался болотного газа. Много ли для асфиксии надо – две-три минуты подышать, и начинается головокружение, потемнение в глазах, а за ними общая слабость. Если сердечко слабое – этого достаточно, чтобы подкосились ноги и человек стал беспомощным. Оказавшиеся рядом мальчишки из Шимановки спасать врага в болото не полезли, зато листочек с надписью оставили. Единственное, побоялись подписаться, посчитав, что их косвенное участие в гибели фашиста не придаст авторитета пионерскому отряду. Где-то в это время и началась партизанская война в этих краях.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация