Выйдя на воздух, ускоренным шагом Савелий пошёл в Шаталово. Половина дела была сделана. На переданной карте было отмечено место закладки для будущих беглецов, с указанием маршрута и точкой сбора. Оставалось передать оружие, но как это было осуществить в сложившейся ситуации, Силантьевич не представлял. Младший лейтенант всё напутал. Было два лагеря, хоть и расположенных неподалёку, но всё же разных. Один разместился в центре Шаталово, а второй, откуда бежал Вася, находился рядом с Алексино. Они с Ржецким искали людей не в том лагере, следовательно, четверо новобранцев-полицаев будут, скорее всего, отъявленными негодяями, раз согласятся пойти на службу оккупантам. Пользы от них – никакой, а значит, и забирать нельзя. Успеть бы предупредить Евгения Владимировича, пока тот дров не наломал. Савелий успел. Войдя в административный барак, он заметил Ржецкого, который как раз сличал списки военнопленных, пытаясь отыскать нужных людей и, не найдя их в очередной раз, чуть было не согласился забрать первых попавшихся.
– Нет этих людей здесь, Савелий Силантьевич, – сказал Ржецкий, – предлагают забрать активистов.
– Мне активисты без надобности, – глотая слова, запыхавшись, возразил Савелий. – Я тут прознал, что родственников содержат в соседнем лагере. Будь добр, спроси у коменданта, можно ли нам туда? В долгу не останусь. Коли подсобит, ведро самогона привезу.
Ржецкий перевёл. Помощник коменданта согласился и написал сопроводительную записку для какого-то Ганса, занимавшему в Алексинском лагере аналогичную должность.
Из Алексино они выехали под вечер. Пришлось ждать, когда прибудут высланные на работу военнопленные. Фамилии четверых красноармейцев совпали со списком, и Савелий отдал Гансу свои часы с боем. Как ни жалко было расставаться с подарком супруги, но жизни ребят всяк стоили дороже.
Пока Савелий Силантьевич пополнял свой партизанский отряд, я, нагруженный как мул, с привязанной к поясу тележкой пёр необходимые для закладки припасы. Путь мой лежал в одно интересное и, я бы даже сказал, историческое место. В середине воображаемого треугольника, приняв за вершины деревни: Митюли, Шимановка и Зимницы; ещё до революции, по распоряжению Энгельгардта была построена охотничья заимка. Одно время там даже жил егерь с дочкой и внуком, но вначале двадцатых избу наполовину сожгли, когда ликвидировали один из отрядов братьев Жигаловых. Бой был настолько кровавый, что только раненых вывезли четыре телеги. С тех пор заимка напоминает груду почерневших, обваленных брёвен, за исключением ледника. Ледник, эта такая маленькая землянка, как домик гнома, стоящая метрах в десяти от пепелища, изрядно заросшая кустарником, но не потерявшая своего основного назначения. Возведён сей объект был на совесть: с ледяной камерой, водоотводом, вентиляцией, с песочком, в общем, как положено. Там у меня располагался основной склад, заполненный всякой всячиной. Постоянная температура в четыре-пять градусов, даже в знойное лето, вполне достаточна для сохранности продуктов, а уж тем более для консервов.
Добравшись до места, я стал сортировать вещевые мешки. В каждый сидор вошли по две банки тушёнки, галеты, пачка чая, мешочки с солью, сахаром и гречкой, уложенные в солдатский котелок, упаковка табака, тяпка, ложка, складной нож, спички и фляжка с водой. Помимо этого в набор входили бритвенные, гигиенические и санитарные принадлежности. К сидору пристёгивался смотанный в скатку дождевик. По крайней мере, нацепив на себя этот плащ, беглый красноармеец уже не так бросался в глаза в своей военной форме, да и всё теплее, чем в одной гимнастёрке. Всего вышло дюжина комплектов. Ещё один сидор (командирский), помимо обычного набора, был укомплектован мелкомасштабной картой, блокнотом с карандашами, биноклем, фонариком с механической подзарядкой, флягой со спиртом, часами и универсальными компасом с термометром. Вроде бы всё. Даты и маркировка уничтожены, вот только светодиодные лампочки и начинка фонарика, но тут риск минимальный. Не думаю, что кому-то взбредёт в голову без маленькой крестообразной отвёртки разбирать фонарик. Забот у беглецов и без того хватает, не до баловства им будет. Посыпав вокруг ледника смесью, не способствующей собачьему обонянию, я запрятал мешки под обвалившимися брёвнами с северной стороны заимки, как было отмечено на карте, переданной «врачу». При желании и чуточки хотения найти не сложно. Пора обратно, а то усталость брала своё. Признаться, не рассчитал вес, и хоть в обратную сторону двигался порожняком, всё равно замаялся до такой степени, что к хутору Афанасия я вышел немного с непривычной стороны. Сам даже не ожидал, как такое случилось, а посему хорошо запомнившееся ориентиры смог осмотреть с другого бока, что оказалось весьма полезным. С краю опушки появилась скирда сена, причём трава у леса и склона к реке осталась, не скошена, как будто не успели. Это выглядело странно. Луговое разнотравье для животины – как торт для сладкоежки. Не мог крестьянин так поступить, тем более с каждым днём трава теряет свои питательные свойства. Либо что-то срочное отвлекло от работы, либо коса сломалась. Подойдя к калитке, я окликнул хозяина. Ответил пёс Полкан, причём не особо усердно. Вскоре из избы появилась Евдокия, почему-то опирающаяся на самодельные костыли и закутанная в невероятное количество платков. Она и выдала мне последние новости: всех жителей района, невзирая на возраст, привлекли на уборку и обмолот урожая. И это, с её слов, женщине крупно повезло (показывая на костыли). Из Тростянки, на сбор льнотресты, в поле выгнали не только малолетних, но и баб с грудничками. Хаты пустуют, скотина воет. Отпускать домой разрешили только ночью, а попробуй с Васьково доберись? С трудом передвигающиеся старухи едва успевают сдаивать молоко, а вскоре озимые сеять, и что будет – никто не знает. Хутор не деревня, присмотреть за хозяйством некому. Вследствие этого и пришлось пойти на хитрость, прикинуться больной. Посочувствовав, я просил передавать Афанасию, как появится, туристическую тележку и, пока расстёгивал крепления, размышлял.
«Собирать урожай надо, – подумал я, – а вот кто им распорядится? Про тресту можно забыть, но никак не про пшеницу. Лишняя булка в рационе у немецкого солдата добавит ему сил, чего допустить нельзя».
Отметив для себя, выяснить у Савелия Силантьевича, на какой элеватор будут свозить зерно, я почувствовал чей-то взгляд. Смотрели из леса, как раз из того места, откуда я появился. Недружелюбно так, как на врага. Резко присев, будто рубль у изгороди нашёл, я уловил какой-то блеск. Солнечный зайчик пускает не только стекло, но и отполированное дерево оружия. Именно оружие, хоть мне могло и показаться. Не разгибаясь, я сместился чуть в сторону, таким образом, чтобы плетень закрыл меня от чащи.
– Потерял чего? – спросила Евдокия.
– Так, мелочь. Скажи, мать, ничего странного не замечала? Например, с огорода что-то пропало, али пёс вдруг лаять на лес принялся?
– Слава богу, на месте всё. А Полкаша стар уже, обленился. Лишний раз носа из будки не высунет.
Громко попрощавшись, я направился в сторону Тростянки и, пройдя шагов двести, через небольшой овражек стал возвращаться назад. Время неспокойное, да и на душе как-то тревожно. Добравшись практически до самого леса, где уже началась молодая поросль с кустарником, я снял с себя дождевик и вывернул наизнанку. Удобный у меня плащ, на все случаи жизни. Теперь на мне подобие «лохматки». Не то чтобы настоящий объёмный «три-дэ» камуфляж, но где-то близко к этому. Устроившись почти на склоне оврага, я стал наблюдать. Из леса никто не выходил, зато вылезли из копны сена, а спустя минуту появился и ещё один персонаж, Афанасий. Он остановился возле своей жены и о чём-то спорил, жестикулируя руками. Тем временем человек из стога сена подошёл к ним вплотную. Одетый в маскировочную накидку, с автоматом на груди, он что-то коротко сказал спорщикам, после чего жестикуляция Афанасия прекратилась, а Евдокия демонстративно повернулась к нему спиной, прислонив костыли к изгороди. Человек с автоматом приложил руку к ремню с подсумком, извлёк зеркальце и послал три «зайчика» в сторону леса. Из-за деревьев появились трое. Двое из них несли на самодельных носилках, накрытых брезентом, какую-то тяжесть, а замыкающий, заметно отставая, пёр на плечах пару ящиков. Брезент с носилок сполз с одного края, но не оголил содержимого поклажи.
