* * *
На следующий день, как ни в чём ни бывало, я вместе с Петером поехал за бензином. В этот раз на выезде из села, перед мостом нам пришлось остановиться минут на десять. Со стороны аэродрома шла колонна военнопленных в сопровождении двух немцев. Видимо, людей водили ремонтировать взлётную полосу.
– Петер Клаусович, давай нашим поможем, скажи охраннику, что у нас машина заглохла, пусть подтолкнут.
Дистергефт попросил конвоира, немцу труда не составило. Красноармейцы обступили «эмку» и стали толкать. Через опущенное стекло я просунул сигареты и пакет с бутербродами, которые мы взяли с собой в дорогу. «Эмка» нехотя покатилась. С моей стороны машину толкал наголо бритый мужичок лет тридцати. На выцветшей гимнастёрке виднелись тёмные следы от значков. Именно он, приняв пакет, передал его кому-то позади себя со словами: «На всех подели».
– Как звать, боец? – тихо спросил я.
– Сержант Василь Ковальчук.
– Вася, один человек может незаметно залезть в машину через водительскую дверь. Мост сейчас кончится, давай быстрее.
– Не можу, за одного, десятьох хлопцив поростриливают. Дякую за харч.
Ну что ты тут сделаешь? Вот такая правда жизни, за одного десять. И ведь знаешь, что из этих десяти восемь всё равно погибнут, но как объяснить? Не хочет сержант шкуру свою за счёт других спасти. Понимает, что «жизнь – копейка», но душа-то бесценна. Машина дёрнулась, обдав выхлопным дымом красноармейцев, и поехала вперёд.
На КПП мы снова встретили Дорфмана. Судя по его помятому лицу, ночка выпала ему с происшествиями, посему унтер утратил вежливость, отчитывая солдата с письмом в руке. Из всего сказанного можно было понять, что солдат неизлечим, имеет серьёзные наследственные заболевания, связанные с профессиональной деятельностью его матери и сифилитика отца, мерзкого французишки-клошара. Заметив нас, Дорфман крикнул в лицо солдату: «У тебя есть пять минут» и, изобразив на лице подобие улыбки, поздоровался с Дистергефтом.
– Простите, герр профессор, обещанный бензин сейчас принесут. Ночью русские устроили налёт, тут такое творилось, словами не передать.
– А что случилось? – невинно поинтересовался Клаусович.
– Что случилось? Оказывается, здание штаба было заминировано. Мы всё это время, пока были здесь, жили на пороховой бочке. Мерзавцы сапёры только сейчас обнаружили ещё две мины в столовой и казарме. Чудо, что они не взорвались.
– Сочувствую, главное, что вы живы.
– Да, мне повезло, а вот лейтенанту и пятерым орлам Геринга – нет. Зато охрана аэродрома сумела поймать русского лётчика. Представляете, когда его окружили, эта скотина подняла руки вверх, и стоило нашим ребятам подойти к нему, как он взорвал себя гранатой. Русского разнесло на куски, а вместе с ним погибли Вилли и Гуго.
– А с чего вы взяли, что это был лётчик?
– На нём был шлем с наушниками. Ребята, кто выжил, говорили… ну, наконец-то, забирайте бензин, герр профессор.
Солдат, которого совсем недавно отчитывали, принёс две канистры.
– Скажите, фельдфебель, ой, никак не могу привыкнуть, а моя посылка? Надеюсь, эти несчастья не отразятся на отправке почты?
Унтер помрачнел.
– Я так понял, лейтенант оставил вашу посылку у себя. Сейчас на том месте огромная воронка. Ничего не осталось. Мне очень жаль, поймите, никто не ожидал, что такое случится. Если хотите, я поищу. Знаете, бывает, что взрывом отбрасывает… хотя тогда даже земля вздрогнула.
Петер Клаусович изобразил натуральное расстройство и, попрощавшись, сел в машину. После того, как мы выехали из Шаталово, Дистергефт стал рассуждать вслух:
– Какой храбрый человек этот Ваня Солнечников. Пожертвовал собой. Я с ним успел немного поговорить. Представляете, у него феноменальная память. Он очень хотел учиться. В прошлом году Ваня отправил письмо в Москву, с доказательством какой-то теоремы. Я не силён в математике, где-то в пределах того курса, что нам читали в Михайловском, но поверьте, оценку «отлично» просто так там не ставили. Так вот, он с неоконченной восьмилеткой, разбирался в предмете много лучше меня. Скажи мне, Николаевич, почему так происходит? Гениальный мальчик, ему бы жить да жить. Сколько бы открытий он сделал? Почему все лучшие уходят из жизни так рано?
– Не знаю, Петер Клаусович. Такие, как Ваня, разрывают свою грудь, достают сердце и освещают остальным дорогу в будущее. Без них мы бы блуждали в потёмках. Надо рассказать об этом подвиге.
Ближе к вечеру по реке Сож вновь поплыли агитационные плотики, а жители сёл и деревень Починковского района рано утром стали свидетелями происшествий, из ряда вон выходящих для оккупационных властей. Над населёнными пунктами сначала что-то свистело, затем в воздухе раздавался хлопок и на землю падали листовки. Событие происходило приблизительно в одно и то же время в Акулинках, Асташково, Пивовке и Кисилёвке. К полудню свою порцию получили деревни, находящиеся южнее. Долетели листовки и до Прилепово. Савелий Силантьевич сход собирать не стал, а просто доверил дочке приклеить агитку на заборе сожженного дома. Хоть какую-то пользу Натан принесёт. На закате с полей стали возвращаться местные жители. Сначала один подошёл к забору, затем второй, а вскоре собралось человек тридцать. Кто-то сам прочёл, кому-то спины закрывали, а кто постарше, тот зачастую с грамотой не дружил, но тоже знать хотел, чего на заборе написано. Недолго думая, стихийное собрание выделило чтеца. Им оказалась Варвара. Дочка Силантьевича читала с выражением, делала паузы, а иногда опускала глаза и всхлипывала. В листовке описывался подвиг Вани.
– Стали окружать его немцы, и кончились у Ивана патроны. Мог он назад отступить, да только нельзя было стаю вражью на товарищей своих боевых вывести. Дрожат гитлеровцы, бояться подойти, кричат ему: «Сдафайся, Ифан».
– Ась? Громче читай, Варька! Стара я, слышу плохо! – кричала с лавочки соседнего дома бабка Марья.
– «Родина моя, матушка. Тебе я обязан жизнью своей. Прими мой последний дар, ибо нечего мне дать больше», – так сказал красноармеец Иван, рванул чеку на гранате и сделал шаг навстречу бессмертию. Помните, люди Смоленщины: Никакая сила не сломит русского духа. Свята наша земля и воины Отчизну защищающие святы. Идут они на врага бесстрашные, с той залихватской удалью, с которой испокон веков били мы всех врагов наших. Знайте, люди Смоленщины: Идут сыны ваши в атаку, смотрят на небо, вспоминают Бога, ухмыляются с сумасшедшинкой чёрту, загибают трёхэтажным матом, рвут гимнастёрку на груди и, встав в полный рост под огнём, делают шаг туда, где второго шага может просто не быть. Гордись, Родина! Славься, Отечество!
Бабка Марья стукнула о землю клюкой.
– Люди, слухайте меня! Чую, побьют германца! Вот вам крест!
Варвара отошла от листовки, цокнула языком, словно вспомнила что-то важное, и выпалила:
– Чуть не забыла, батька сказал, что сегодня фильму в колхозном коровнике показывать будут.
