– Петер Клаусович, – обратился я к нему, – сейчас мы с вами поедем в Хиславичи. Вы как-то рассказывали, что познакомились с врачом из местного госпиталя. Попросите его срочно поехать с вами. Наврите, что ваш друг из Берлина попал в беду на охоте и ему нужна помощь. Скажите, что он богат и отблагодарит, а в качестве аванса пообещайте доктору тысячу марок.
– Да, конечно, – согласился Дистергефт, но тут же поменялся в лице, заметно побледнев. – Пауль же всё поймёт, когда окажется здесь. Знайте, он хороший человек. Он не такой, как эти Майс, Шванде и Долерман… как только он закончит работу, вы же его не убьёте?
– Петер, я ничего не буду обещать! Если врач, как вы говорите, хороший человек и не нацист, то за его молчание я хорошо заплачу. Таких денег он не получит, даже практикуясь в частной клинике. Живо переодевайтесь, у вас пятнадцать минут.
Пока Клаусович переодевался, и готовили сани для поездки, я тайно сделал рентген. С этими снимками я проконсультироваться в Севастопольском госпитале. Кое-что подсказали и кое-чему научили, но мне казалось, что знакомый хирург не доверил бы мне даже ассистировать на кролике. Подъехав на санях к госпиталю, Дистергефт прихватил с собой бумажный пакет с рекламой берлинского продуктового гастронома расположенного в Митте. Магазин имел статус «посольский» (снабжал кухни посольств) и пользовался особой популярностью в столице, несмотря на очень высокие цены. Пробыв в помещении минут двадцать, Петер Клаусович вышел оттуда в сопровождении двух немцев, один из которых, одетый в белый халат, чуть ли не обнимал Петера, тряся ему на прощанье руку.
– Сам бог вас послал к нам, Петер, – говорил немец в халате, – позаботьтесь о Пауле, не стоит ему возвращаться ночью.
– Не беспокойтесь, герр Шмидт, Пауль заночует в охотничьем домике для гостей, а утром его привезут обратно.
Устроившись в санях, Пауль расспрашивал у Дистергефта, каким образом он умудрился засадить заряд дроби в своего друга, а Клаусович сетовал на отсутствие практики в обращении с ружьём, стараясь перевести тему разговора на что-нибудь нейтральное. Как только Хиславичи скрылись за очередным изгибом реки, пассажирам пришлось укутаться с головой в одеяла и разговоры прекратились. Вскоре они оказались у дома. Ничего не подозревающий Пауль снял свою шинель, потоптался, стряхивая налипший на сапоги снег, и поднялся на второй этаж. Петер пригласил его пройти в кабинет, куда Дайва принесла поднос с кофейником. Спустя минуту на столе перед врачом появились два конверта, из которых были видны деньги. Предложение, преподнесённое Дистергефтом с намёком на печальный конец в карьере военного врача, Пауль выслушал молча. Несколько раз смотрел на аванс, переводил взгляд на основной гонорар и, узнав, что он должен позабыть всё, что увидит, выдавив фразу: «Всё равно война скоро закончится, и начать обустраивать жизнь надо уже сейчас», согласился. После этого Клаусович позвал меня, представив как дальнего родственника, окончившего фельдшерские курсы. Пришлось рассказать, что выкуривая медведя из берлоги, использовали гранату, и пострадало два человека. Моих знаний для оказания помощи, понятное дело, недостаточно. Вместе мы зашли в «операционную». Осмотрев подготовленные хирургические инструменты, немец достал из своего саквояжа только фонендоскоп. Задал пару вопросов насчёт анестезии и, удовлетворившись ответами, надел белый халат, чепчик, марлевую повязку и, тщательно вымыв руки, пошёл проводить осмотр. Вердикт был неутешителен, раненный в спину – безнадёжен. Пришлось намекнуть на возможное рекомендательное письмо в клинику Шарите или на выбор: в Баден-Баден, Рашттат. Всё зависело от успеха операции. Пауль не ожидал услышать подобное, но был очень доволен возможностью когда-нибудь перебраться из родного Грюндшттата и тому, как это всё преподносилось, хотя вида старался не подавать. Видимо, такого подчёркнуто вежливого обращения к его персоне давно не было. А учитывая, что по дороге в Хиславичи Клаусович поведал мне, как врач падок на лесть и любит перемывать кости сослуживцам, то во мне Пауль нашёл благодарнейшего собеседника. Когда же я предложил надеть медицинские перчатки из латекса, врач безропотно протянул руки, и только потом спросил, откуда я узнал его размер?
Я ассистировал, промокал и раздвигал края раны, пока врач копался пинцетом. Работал он быстро, чувствовался опыт, мне оставалось только успевать считать осколки, извлечённые из груди и ног одного бойца. И вот, когда кусочек железа размером с полногтя со звоном опустился в тазик, Пауль указал пальцем на пациента и кивнул головой. Со вторым раненым было гораздо сложнее. Зазубренная железяка не просто застряла в лопатке, а расколола её, протащив за собой кусочки одежды. Почти час он вынимал осколок, сшивал мышцы, рваные края, и вроде всё прошло удачно, но положительного кивка не последовало. Оставалось надеяться на антибиотики и препараты крови, ибо кровушки ребята потеряли много.
После операций Пауль поужинал в компании Дистергефта, принял гонорар и задал один неудобный вопрос:
– Герр профессор, на руке последнего пациента я обнаружил татуировку. Не так давно на моём столе лежал бывший моряк из Гамбурга. У него тоже был наколот якорь. Он рассказал, что после пересечения Атлантики многие моряки так делают. Вот я и хотел спросить, ваш знакомый моряк?
– Без малейшего понятия, – нисколечко не соврав, ответил Петер Клаусович, – я не задаю лишних вопросов, а мне в свою очередь позволяют заниматься моим любимым делом.
– Понятно, просто, думал, ну… Шмидт говорил как-то, что вы связаны с Розенбергом. Вам даже автомобиль дали.
– Толку с него, если по этому снегу из этой глуши я не могу выехать, неприятная история, – с раздражением перебил собеседника Петер, давая понять, что разговор на эту тему его не вдохновляет.
Врач покосился на пузатенькую бутылочку «Шато д'Эберто» из тёмно-зелёного стекла, стоящую за стеклом в баре. В августе, в госпитале с аппендицитом лежал лётчик, который разболтал Паулю историю, как маршал Геринг присвоил все запасы кальвадоса Нормандии. Но с этим рассказом лётчик сообщил, что эту «яблочную дрянь» с середины прошлого века перестали продавать, только бочки каждый год закладывали. Об этом он поведал Дистергефту, а когда тот взял наполовину заполненную бутылку в руки и решительно направился к бокалам, стал пересказывать вчерашнюю военную сводку.
– А слышали последние новости? Наши войска взяли Одессу. Говорят о небывалых трофеях.
– Всё возможно, – Дистергефт плеснул в свой бокал из пузатой бутылки кальвадос. – Только вот что я вам скажу, Пауль, пока лёд тонок, а угля у парохода полный трюм, всё идёт хорошо. Но стоит измениться одному из этих параметров, как судно встанет, а возможно, если не успеет повернуть назад, то будет раздавлено. А знаете, почему я это рассказываю?
– Почему?
– Вот вы, заметили кальвадос и вспомнили лётчика, я тоже кое-что вспомнил, глядя на бутылку. В тридцать восьмом, как раз где-то в это время, я познакомился с Отто Шмидтом. Не спрашивайте, я не знаю, однофамилец он вашему Шмидту или родственник. Отто был в экспедиции, на «Челюскине».
– О да, я помню. Мы с жадностью читали про это в газетах. Соотечественник покоряет северные льды.
