– Гутен таг, – произнёс я, изображая немца, – ву канн ман хе телефонир.
Одежда на мне хоть и без знаков различия, но явно военная, оружие ношу открыто, кобура от «вальтера» на левом боку, да и шёл совсем не скрываясь, словно у себя по улице. Чем я могу поинтересоваться у местного жителя? Где можно позвонить? Связь мне нужна, вдруг я заблудился или отстал от своих.
– И тебе не хворать, – слегка покашливая, ответил дед, – что, по-русски не шпрехаешь?
Я промолчал, а сам поглядываю по сторонам. Возле лошадки валялись пучки соломы, будто совсем недавно ими вытирали коня, да не убрали. Не по-хозяйски это. На боках нет следов от подпруги, зато видны потёртости от хомута. Значит, во что-то её запрягали, а перевёрнутая телега без оглоблей. Тут два варианта: лошадь у кого-то забрали, или то, что она везла, куда-то спрятали.
– Проходи в дом, – продолжал старик, хитро улыбаясь, – нечего на морозе стоять. Самогонку, шнапс любишь?
Я кивнул после слова шнапс. Эта готовность чуть ли не с порога ладить угощение для пришлого насторожила меня. Сделав шаг, я споткнулся о брикет торфа и непроизвольно выругался. Хоть и коротко да тихо, но достаточно, чтобы быть услышанным. На лице старика и следа не осталось прежней доброты, бровью не повёл, как тут же выхватил из расстёгнутого зипуна маузер и зашипел подобно болотной гадюке:
– Падаль краснопузая, тебя-то мы и ждём. Лапы в гору, пшек, только дёрнись, вмиг брюхо прострелю.
Случай, не зря я думал о нём, когда шёл сюда. Споткнувшись, я клюнул головой вперёд и шапка-ушанка, с кожаным верхом, с завязанными на верхушке рифовым узлом тесёмочками съехала мне на брови, и даже дёргаться не пришлось, как медленно стала сползать с головы, падая на снег.
– Них шиссен, – успел произнести я, поворачиваясь боком.
Но дедок уже всё понял. Заорав во всё горло: «Тревога!», он выстрелил в мою сторону и юркнул за дверь. Вслед за его выстрелом из чердака высунулось дуло винтовки, раздался звон выбиваемого стекла, и всё это заглушилось пулемётной очередью. Стена овина защербилась дырами, высунувшаяся винтовка слетела с чердака под короткий всхлип, послышался пронзительный женский крик и отчётливая чешская речь. Позади меня, из-за дома с колоннами, на дальнем конце улицы появились фигуры в немецких шинелях. Они выкатывали пушку или что-то очень похожее на крупнокалиберный пулемёт на колёсах.
«Так вот что лошадка пёрла. Тут ноги делать надо, причём срочно», – пронеслись в голове мысли, и я побежал. Огибая злосчастный дом, бросив под дверь овина гранату, петляя по огородам, мимо моста по льду не оглядываясь. Одна надежда, что бойцы всё видели и сейчас в спешке покидают свои позиции. Добежав до нашего берега, я оказался недалеко от сгоревшего дома, как раз у того, где засел боец с винтовкой Симонова. Стрельба уже стихла, на противоположном берегу прозвучало несколько винтовочных выстрелов и громкий звук: Бах! Бах! Бах! Заставил упасть меня на снег. Печка, за которой прятался Василий, стала разлетаться ошмётками кирпича. Труба развалилась пополам и буквально за пару секунд на месте печи образовалась груда бурых обломков. Следующая очередь прошла по обгоревшим брёвнам, досталось соседнему пепелищу, и, когда пулемёт замолк, я крикнул:
– Все живы?
Отозвался только Василий, как вдруг между обгоревшими руинами грохнул взрыв. За ним, буквально через секунду, за которую не успела установиться тишина, раздался второй, обваливая и без того еле державшиеся и почерневшие от пожара брёвна бывших домов. Дальше взрывы можно было не считать, да и смысла не было, не иначе как по нам работал миномёт. Всё, что оставалось, так это вжаться в почерневший от пепла снег, ища укрытие от многочисленных осколков. После очередного фонтана земли вперемежку с кирпичом и углями, возле меня упала винтовка с оторванной рукой и в голове зазвенело. На минуту я потерял сознание, а когда очнулся, правый глаз заливало кровью. Камень или щепка распороли бровь. Рана пустяшная, но очень кровоточащая. Пришлось приклеить лоскут кожи пластырем, и пока я оказывал себе первую помощь, разрывы стали отдаляться, всё реже и реже встряхивая землю. Казалось, что обстрел кончился, но вверху вновь отчётливо заскулили мины. Обработав подозрительные места правобережья, расчёт миномёта перенёс огонь на опушку леса. Теперь мины разносили в щепы деревья и взрывали землю дальше, метров на двести за нами, залетая куда-то в глубину леса. Едва я высунулся из укрытия, как снова загавкал пулемёт, превратив обгоревший, державшийся на одном честном слове сарай, стоявший на отшибе Мошевой, в тёрку для овощей. На нашей стороне не осталось ни одного более-менее ценного укрытия, дававшего хоть какую-то защиту.
– Отходим! – крикнул я. – Ползком, вдоль реки.
– Некому! Побило ребят, – кашляя от дыма, прохрипел младший лейтенант, – насмерть. Славке руку оторвало, кровью истёк. Генке пуля прямо в голову, а Володю осколками посекло, места живого нет. Вдвоём мы остались.
Кое-как стали уползать. Каратели не переставая лупили по лесу, сосредоточив огонь на северо-западе. Что они там заметили, отчего к периодически замолкающему пулемёту присоединялись раскаты винтовочных выстрелов, рассуждать было некогда. Отойдя на полкилометра, мы перевели дух. Шли по шерсть, а вернулись постриженными.
– Что там произошло? – спросил у меня Василий.
– Засада. Похоже, немцы сознательно распространили информацию о казни. Поджидали партизан, а попались мы. Видимо, по этой причине они перенесли весь огонь на опушку. Кстати, спасибо тебе. Очень вовремя ты из пулемёта гада на чердаке снял.
– То не я. По чердаку Генка целился. Хорошая у него винтовка, я её с собой взял.
– Светлая память ребятам. Побежали, младший лейтенант, фрицы сейчас местность прочёсывать будут, а то мне нехорошо что-то, контузило, наверно.
Возвращаться к оставленным лыжам мы не стали. Воткнутые в снег практически на опушке, они наверняка попали под обстрел. Конечно, была вероятность, что их обнаружат и, сопоставив с количеством убитых, станут усиленно шерстить территорию. Но пока это сделают, пройдёт достаточно времени, для того, чтобы мы оказались на безопасном расстоянии от Мошевой. Тем не менее запутать след стоило и, повернув на запад, случилось непредвиденное. Навстречу нам по краю леса, пытаясь перебраться по льду реки на противоположный берег бежали фигурки людей. Раздалась короткая очередь, словно вспороли мокрое полотно. Один из бегущих упал, ещё один развернулся, выстрелил куда-то в сторону леса, передёрнул затвор и зашвырнул винтовку в сугроб. Шинель очень мешала ему бежать по снегу, и он на ходу расстегнул её, кое-как скрутил и перекинул через спину. Через мгновенье я увидел преследователей. С десяток в серых немецких шинелях и выкрашенных белой краской касках, шли цепью, изредка останавливаясь для прицельной стрельбы по беглецу. Он петлял, стараясь бежать между деревьев и, выскочив на берег яра, стал съезжать по снегу на лёд. Немцы тоже перешли на бег, но было понятно, они успеют оказаться на яру раньше, чем беглец успеет добежать до пологого противоположного берега, где станет отличной мишенью.
