Лопухин кратко рассказал, что подобрал раненого бойца, наведшего шороху на аэродроме, которого он обозначил словом «триста», а не «трёхсотый». Дело в том, что он слышал, как я говорил о раненых, вот и перенял термин. Но всё это оказалось мелочью, по сравнению с тем, что произошло потом. Когда я попросил уточнить, откуда он ведёт передачу, после упоминания деревень и леса, Василий сообщил, что над ним кружит самолёт, похожий на У-2, но без нижних крыльев. Спустя несколько секунд он уточнил, что моноплан пролетел буквально над верхушками деревьев, где размещался их временный лагерь с изрядно выдававшим присутствие людей дымящим костром, следуя курсом на восток. И если младшему лейтенанту с опушки был виден дымок, то в страдающего слепотой лётчика можно было не надеяться. Время пошло на минуты. Коли немцы настолько озлобились на вчерашнее ночное нападение, что послали разведывательный самолёт кружить по округе, то заметив подозрительный дым в лесу, наверняка закончат начатое. Хоть погода и не совсем лётная, тем не менее «Хенкель» или «Шторьх» (по описанию не разобрать) был в небе и задачу свою, судя по всему, выполнил. Пилот передаст по радио координаты, и минут через пять эта информация окажется в комендатуре Шаталова или ещё где-нибудь. Разыскивают не танковый взвод, следовательно, требовать подтверждения визуального наблюдения от кого-нибудь ещё не станут, в лучшем для нас случае дождутся фотоснимка. Только на эту отсрочку надеяться не стоит. Исходить надо из того факта, что немцы уже в курсе, где нужно искать.
– Пух, – сказал я в микрофон передатчика, – трёхсотого с собой, всё лишнее на хрен и бегом в квадрат сто семнадцать. Как понял?
– Вас понял, Наблюдатель. Следую в квадрат сто семнадцать. Конец связи.
Покинув радиорубку, я спустился в полуподвал. Необходимо было срочно прикинуть, сколько фашистам потребуется времени, чтобы прибыть к заданному месту, окружить небольшой лесок, и какими это будет выполнено силами? Коль скоро пехоту повезут грузовиками, это из Шаталова в объезд через Хицовку, то высадят их где-то между деревнями Костинское и Киселёвка. Средняя скорость по нашей дороге километров двадцать в час. Ехать чуть больше девяти вёрст, но надо учесть заснеженность всего маршрута (вчера, на «эмке», мы управились за три часа, вместо часа с четвертью, как обычно), да и время уйдёт на заливку воды в радиатор и запуск двигателя, с последующим его прогревом. На улице минус пятнадцать, масла хоть и всесезонные, но для Европы. Здесь Россия и совсем другие правила. Как бы не на лошадях фрицы отправились. Только есть ли у них столько в гарнизоне, я не знаю. Пяток видел, но думаю, поедут на машинах. Посему ориентируемся на один час. Далее, у солдат начнётся получение боеприпасов, постановка задачи и всякие мелочи. Без этого ни одна часть вермахта с места не стронется, порядок такой. На всё про всё уйдёт минут двадцать, может, немного больше. Итого в запасе есть полтора часа и это для подразделения, отправленного по дороге. Теперь прикинем вариант, что могут послать второй отряд. Например, из вспомогательной полиции, используя их как загонщиков. Эти могут пойти своим ходом, тем же маршрутом, каким Василий пробирался минувшей ночью. Вот здесь хуже. По времени им пешком идти столько же, как немцам ехать и собираться. Но с другой стороны, полицаи торопиться не будут. С противником ясно, теперь надо обмозговать, чтобы всё срослось у меня с Васей. Для этого мне желательно успеть прибыть в квадрат сто семнадцать, минимум за полтора часа, и эвакуировать бойцов так, чтобы у немцев даже мысли не появилось, куда исчезли люди из леса. Значит, сделать это необходимо в рекордно короткое время. Иначе начнутся тщательные поиски, опросы местного населения, заложники и тому подобные нехорошие вещи. Лопухин к этому времени шесть километров пробежит, наверняка какие-нибудь нарты изготовил для раненого. Вот и весь расклад. Придётся отпирать секретный сарайчик, в котором покоится снегоход. Пятнадцать километров по руслу реки и два по полю, да ещё уложиться в отведённый срок, я смогу только с помощью специальной техники. Иного пути, кроме как пустить спасение младшего лейтенанта на самотёк, не вижу. Был бы он один, выбрался бы, да ещё напакостил фрицам по дороге. Но Лопухин простых путей не ищет. Русские своих не бросают.
Переодевшись, я с помощью Петера Клаусовича, под пристальным взглядом Лизы, выкатил из сарая тележку, на которой покоился снегоход, накрытый чехлом. Отдавая должное Дистергефту, он не стал обращать внимание на то, что осталось стоять внутри, хотя усилия, заставляющие не вертеть головой, наверно, были титанические. Как-никак, дверца в железный ангар его интересовала всё время. Чего греха таить, за то «самостоятельное» пребывание в июле-августе он её пытался вскрыть неоднократно. И вот, когда чехол был снят, а я склонился над разряженным аккумулятором, крепя прикуриватель, вздох удивления и восторга всё же пронёсся по двору усадьбы.
– Петер Клаусович, ваше восхищение мне понятно, вы неравнодушны к технике, но вот чему вы удивились? – сказал я, поднимая голову.
– Как чему? Как раз перед поступлением в училище, в четырнадцатом году отец привёз меня в Москву. Естественно, мы посетили Ходынское поле, хотели посмотреть на аэропланы. Так вот, что-то подобное с гусеницей и лыжами там демонстрировал изобретатель аэросаней Сергей Неждановский. Двадцать семь лет прошло, а какой прогресс.
– Ах, вот вы о чём. Да, наука не стоит на месте. К примеру, Зейванг и Раш, на базе мотоцикла М-72 создали мотосани, очень похожие на эти. Петер Клаусович, подсобите, красный провод на плюс.
– Да, да. Одну секунду. Готово.
Двигатель завёлся, и мне показалось, что снегоход немного вибрирует, но когда обороты выровнялись, всё стало в норме. Проверил ход, как работает тормоз, затем присоединил прицеп и, дождавшись, пока ворота раскроются, я выехал за двор. Мой путь лежал в Прилепово, а уж оттуда, минуя мост, ведущий к Тростянке, я смогу спуститься к реке и следовать по льду, не боясь быть обнаруженным. Ну а пока я ещё не на льду, можно прибавить газку. Снежная крошка вылетела из-под гусеницы вперемешку с поломанными ветками, я чуть привстал на повороте, компенсируя занос, и выскочил на прямой отрезок. На машине такой фокус не пройдёт, дорожка узковата, а на снегоходе в самый раз. Ещё газа и скорость под пятьдесят. Эх! Любим мы быструю езду. Конечно, ничто не сравнится с ощущениями, когда ты мчишься на «тройке»; да и не забыть, такого, единожды прокатившись. Но если решиться сравнивать, то придётся отвлечься от всех чувств сопереживания лошадям, когда своими мыслями мы желаем помочь им двигаться быстрее, передавая частичку человеческой силы. Это очень тонкая энергетика, когда наслаждаешься моментом передачи усилия и понимаешь, что без твоего участия добиться сверх того, на что способна лошадь – было бы невозможно. А без этого остаётся только предаться обаянию скорости. Вот и вся разница. Но говорят, что некоторые люди поступают так и с моторами. Особенно когда тяга недостаточна, или затяжной подъём. И это у них получается.
Хррх! Я проехал то ли по пеньку, то ли по жердине, слегка скрытой под слоем снега. Нужно быть осторожней. Отвлёкся, рассматривая глухаря, скрывшегося в ветвях. Это в марте его можно простой палкой подбить, невнимательна птица в брачный период, а в остальное время года попробуй выследить. По кущам бегает – быстрее, чем летает, а зимой под маленькими ёлочками прячется, да так ловко, что иной раз прямо из-под носа уходит. Доставался он мне пару раз, как охотничий трофей, но всё больше весной. Нет, конечно, можно и на «галечном пляже» набить глухарей вдоволь, когда они камушки собирают, но это уже не охота – промысел. Вскоре показался поворот на Прилепово. Мне в другую сторону. Свернув вправо, в распадок, сделал крюк, объезжая мост, а оттуда по еле заметной дорожке к реке. В этом месте рыбаки обычно ставили сети и берег с плавным уклоном, удобный для спуска. Съехал и чуть не прикусил язык, слабоваты амортизаторы, хотя лёд здесь сродни «лежачему полицейскому» на дороге, тут бы и «роллс-ройс», наверно, сплоховал бы, но я рассчитывал, что моя техника справится. Прицеп подпрыгнул на торосах, как на стиральной доске и, оказавшись посередине русла, я сбросил газ. Снегоход на льду слегка вильнул и, выровнявшись, пошёл ровно. Стрелка спидометра на отметке тридцать, чуток прибавил. По сторонам мелькают то пологие, то обрывистые берега. Людей у реки не видно, да и что им здесь делать, вдали от домов в такой мороз? Периодически слежу за одометром, почти пятнадцать километров уже позади. Петляющая речка раздражает, очень хочется срезать, но сейчас для меня кратчайшее расстояние не по прямой. Наконец, справа показалось место, где я смогу перебраться на левый берег. Чуть в стороне деревня Базылевка, с её некогда роскошным заливным клеверным лугом. Теперь здесь снежная целина, вот по ней снегоход может развить максимальную скорость, чем я и пользуюсь. До войны тут в каждом доме по три десятка кролей держали. На сегодня это целое состояние, но базылевцы нос не задирают, делятся своим богатством с остальными. Одних только вещей шерстяных для наших военнопленных пару саней передали. Пока я вспоминал про кроликов, поле резко сменилось полосой молодой поросли, и за ней показалась широкое заснеженное поле, разбавленное тёмными пятнами.
