Томительные минуты ожидания текли неестественно долго. Мне приходилось неоднократно замирать, вслушиваясь в лес, оглядываться по сторонам и один раз, чуть не выстрелить в скрипнувшую от освободившегося снега ветку. Как финны прошли возле меня, я, к сожалению, не заметил. Может, по краю опушки ползком, может, далеко позади муравейника, возле которого я прятался, только понять, что это произошло, я сумел по взрыву. Оставленный подарок сработал. Со стороны того места, где находился «живец», не просто орали от боли, скулили и подвывали. Прислонив приклад к плечу, я стал пробираться на крик. У двух ёлок лежал финн с автоматом, выставив оружие перед собой, словно собрался кого-то подстрелить. Видимо, заметив сработавшую растяжку, он упал на снег, только осколки не разбирали, кто спрятался, а кто нет, сверху приложили, прямо в голову. Вот что значит каску не носить. Да и любопытному, я смотрю, досталось, руками за лицо держится, кровь по пальцам течёт, зато в каске. А толку с неё? Всего на войне нельзя предугадать, и кто знает, как оно лучше: сразу умереть, или вот так, в мучениях. Орёт финн благим матом, больно без глаз-то. Потерпи, сейчас полегчает.
Пух! Шума от лязга затвора больше, чем от хлопка выстрела.
Чего человеку мучиться? Хотя какой он человек? Передо мной враг, и никакого сострадания я к нему не испытываю. Играть в рыцарство могу лишь на сопредельной с моей страной территории, а здесь, увольте, свою землю защищаю. Только я закончил осматривать результаты ловушки, как возле самолёта раздался взрыв. Гавкнул автомат, успев сделать не то очередь, не то выпустить с пяток пуль; несерьёзно как-то, по сравнению со слившимися с ним чередующимися залпами винтовок. Заорали: «Пэраану!»
[11] Добавив по-фински нехорошее слово, и всё это потонуло в какофонии беспорядочной стрельбы, сквозь которую едва можно было различить глухой пистолетный треск. Через оптику было видно, как от аэроплана улепётывает пилот Мыкола, петляя и одновременно стреляя себе за спину. Вслед ему бежит финн, припадает на колено, целясь, и падает на спину. Нельзя так с нашими лётчиками. В прицел попадает ещё один, нажимаю на курок, и тут же над моей головой сыпется снег, оторванные еловые лапы, куски коры, заставляя меня упасть самому. Стоящий совсем недавно слева от самолёта пулемёт, теперь оказался метрах в ста пятидесяти от того места. Противник всё же совершил обход и с другой стороны. Не ожидал. Находясь где-то посередине противоположного от меня края взлётной полосы, пулемётчик контролирует теперь фронт на сто восемьдесят градусов. Настало то, чего я больше всего боялся. Вжимаясь в снег, мне нельзя было даже поднять голову. Вот незадача. Прижали, гады. Мне-то всего сантиметров сорок влево принять, под полуметровый ствол дерева, а там, как рак, в лес, на брюхе, а иначе никак. И только я начал попытку движения, как вновь ожил чёртов пулемёт, только пули ушли заметно правее. Да он не видит меня, интуитивно стреляет, хотя дудки. Он по лётчику отметился. Но ствол сейчас повёрнут не на меня, значит, есть шанс. Высунув трофейную винтовку перед собой, словно есть за ней кто-то, только прячется, я резко перекатился через левую руку и замер за деревом. Экономная очередь, фонтанчики снега от рикошета, но уже слышно, как стрельба идёт с натугой. Эх, как не хватает подствольного гранатомёта.
Ура! – раздался боевой клич из леса.
Прилеповцы появились раньше, чем я думал. У самолёта завязалась короткая перестрелка, и вскоре фигура Савелия Силантьевича мелькнула у ёлки, а спустя минуту, через взлётную полосу, под конвоем повели финна. Вернее его волокли, а за ним шёл Василий, неся на плече пулемёт. Собравшись у тлеющего костра, мы положили Арона на брезент. Мыкола присел рядышком, держась рукой за челюсть, а свободной застегнул на шее друга воротник. Вместо глаз у летнаба зияли кровавые пустые глазницы. Через некоторое время принесли ещё два тела. Выкупленного из плена красноармейца с ожогами на руках, пережившего своих товарищей по шталагу на несколько дней, и Фрола, мальчишку из Сычевки, приведшего в деревню комсомольцев. Оба убиты ножом. Я посмотрел на пленного пулемётчика, подошёл к нему, приподнял пальцами подбородок и, молча перерезал ему горло. Честно признаюсь, никогда так легко рука не шла, словно не я её вёл, а кто-то другой, вскрывший не одну сотню глоток.
В полночь самолёт улетел. Место в кабине погибшего штурмана заняла Лиза, миномётчики не без нашей помощи залезли в капсулы, а Николая, как и планировали раньше, уложили вместе с носилками. О событиях на партизанском аэродроме они знали в общих чертах, тайной осталось лишь то, что финнов привёл предатель. Им оказался осуждённый в мае сорокового хуторянин из урочища Пактюховка. Скостила ему советская власть срок, как получившему контузию в Зимней войне под Руокоярви. Вот и отплатил он Родине, не только приютив у себя отряд карателей, но и поведав им о площадке в лесу, так похожей на взлётную полосу. Финны без труда обнаружили самолёт и тут их подвела спесь. Сторожить аэроплан для расчётливых финских парней было не комильфо. Они послали предателя за подмогой в Прилепово, где по их данным размещался отряд самообороны, прославившийся успешной борьбой с большевиками. Так и узнал Савелий Силантьевич о беде. Прижал иудушку в подполе, свистнул хлопцам и бегом к самолёту. Этим же днём он отвёз в Хиславичи уже переодетое в костюм (подходящий для города, но никак не для сельской местности) тело, сильно избитое, без возможности опознания, но ещё тёплое, укутанное в термомешок с подогревом. Перед въездом в посёлок, по моему совету, надев на голову предателя полиэтиленовый пакет и отсчитав минут с пять, чтобы с гарантией, так как мразь оказалась очень живучей, он сдал задержанного в комендатуру вместе с рюкзаком. Поясняя свои действия тем, что немецкому офицеру нет смысла прятать свою форму и закапывать парашют. А то, что приложил вражину прикладом в нос, так не учили его иному способу.
Принимайте и про вознаграждение не забудьте. Что? Думали, за просто так на службу ходим? Не, это при Советах за идею горбатились, а при Гитлере за спасибо никак не можно. Коли платить не будете, то в следующий раз и взгляд в другую сторону отвести можно. Коровы нет, только карточки на продукты? Засунь эти карточки себе в жопу! Корову или лошадь давай! В приказе написано чёрным по белому, что за что положено. Да я за один шёлк с парашюта тёлочку смог бы выменять.
Приблизительно в таком ключе шёл разговор между Савелием Силантьевичем и Ржецким в присутствии Майса, пока вроде бы лишившегося сознания предателя переносили в карцер. Прилеповец взял бы и боеприпасами, да только сказать такого не мог. Староста торговался, бургомистр подыгрывал, заместителю коменданта до их пикировок и дела не было, однако зарубку в памяти сделал – русский стал более меркантилен. Наконец-то немец вытряхнул на стол содержимое рюкзака, стал осматривать свёрнутую в рулоны форму и непроизвольно охнул.
– Спросите у старосты, он заглядывал в рюкзак? – спросил у Равдоникса Майс.
– А то, – после перевода ответил Савелий, – конечно, заглядывал. Как бы я узнал, что его сюда везти надо. У меня на жидов-комиссаров нюх. С Гражданской счёт веду. Я его всё равно бы прихлопнул, а тут, смотрю, погон офицерский. Как сидор развязал, так и завязал обратно. Кто его знает, мож, секреты какие? Меньше знаешь – крепче спишь. Слыхали про такую поговорку? Ага, знакома, как я погляжу.
