Тем субботним днём я был в окрестностях Бреста. Почему там, наверно, потому что в сорок четвёртом полку двадцать второй танковой дивизии, командиром линейного танка Т-26 служил мой дед. Вытаскивать его из горнила боя у Буга я не стал бы ни при каких обстоятельствах. Офицер должен защищать Родину, и если его место определено именно здесь, то так тому и быть. От судьбы не уйти, кому суждено, как говорится. А вот насколько он будет готовым выполнять свой долг и на какой технике, это было в моих силах. За несколько дней до начала войны я прибыл в расположение четвёртого батальона на грузовике, с предписанием завершить переоборудование радиостанциями десяти танков. О том, что встретили меня с нескрываемой радостью, говорить излишне. Во всей дивизии насчитывалось двести пятьдесят шесть танков и все они были не то чтобы устаревшими, а честно говоря, подлежащими списанию. Ни положенных по штату КВ или Т-34, даже БТ-7 не было. Новая техника ожидалась, но когда она будет, вслух не говорили. На КПП у меня проверили документы с накладными, поинтересовались, отчего один и, посадив в кабину бойца с винтовкой, пальцем указали, куда следует ехать дальше. Водитель полуторки, вольнонаёмный Вениамин Тимофеевич, с острым приступом аппендицита по документам остался в Ивацевичах, хотя из Починок так и не выезжал, впрочем, как и закреплённая за ним машина, уже с неделю стоявшая в ремонте, по причине поломки двигателя. Так что помощник начальника караула был удовлетворён объяснениями, подкреплёнными справкой из больницы. Вот бы удивился Вениамин, не только узнав, что ему сделали повторную операцию, так и сев за руль грузовика, имевшего мало чего общего с детищем Горьковского автозавода. К счастью, такой возможности запойному водителю не представилось, да и не до того горемычному было. Оставив машину возле ремонтных мастерских под присмотром часового, я отправился в канцелярию батальона оформлять накладные. Пока шла бумажная волокита, ведь любые изменения, будь то снятие или прибавление какой-либо детали, необходимо отразить; прибежал командир, капитан Вознесенский. Вячеславу Ивановичу не терпелось своими глазами увидеть новые рации, к тому же ему сообщили, что треть батальона оснастят не просто приёмниками, а ещё и передатчиками. Чтобы понять, какое это было счастье, достаточно представить, что во всей дивизии лишь двенадцать из восьмидесяти радиофицированных машин имели возможность транслировать сигнал, не говоря о том, что треть раций не работали. Осмотрев заколоченные ящики с двести третьего завода имени Серго Орджоникидзе, капитан предложил любую посильную помощь и усмехнулся, когда получил ответ, что за выходные всё будет установлено.
Радостное настроение капитана закончилась с утра понедельника. Сначала в штаб полка позвонил заместитель командира дивизии по технической части военинженер второго ранга Чёртов. Ефим Григорьевич никак не мог взять в толк, с какого перепуга, в выходные на батальон свалилось богатство, минуя его. Потом подключился начальник инженерной службы майор Тимофеев, возмущенный тем, что рации достались сорок четвёртому полку, а не сорок третьему, показательному. А уж потом в батальон прибыло полковое начальство, разбираться, да только поздно было. Семьдесят первые ТК уже установлены, а командиры машин листали справочники, переговариваясь друг с другом с улыбками на лицах. Усмешки у них были с хитринкой, словно сговорились о чём-то между собой. Военные так улыбаются, когда вместо одной вещи, интендант вдруг выдаёт две, ничем не поясняя свои действия. К слову, и пояснять ничего не пришлось. Всё работало как часы, которые теперь были в каждой модернизированной машине, да и не только это радовало танкистов. Штыревые антенны, в отличие от ободков на башнях других радиофицированных танков, не привлекали внимания вражеских бронебойщиков, а по ним, как рассказывали ветераны боёв, лупили в первую очередь. Внутреннее переговорное устройство было настолько чутким, что поначалу танкисты глохли, привыкши кричать в микрофоны шлемов. Да и сами шлемофоны были какого-то нового образца, как и комбинезоны, завёрнутые в бумагу, перетянутой шпагатом и сложенные на сиденьях механика-водителя. И почему-то появилась новая оптика, не заявленная в спецификации, да были заменены аккумуляторы. Принимавший у инженера с завода рации Николай Жуков лишь развёл руками. Мол, бумаги все в порядке, сопутствующее оборудование – понятие весьма растяжимое, а то, что гражданский работник проявил инициативу и самостоятельно установил на выбранные им танки радиотехнику, так это не новость. Весной тоже приезжали заводские, устраняли недоделки, брак откровенный. Их подгонять по каждому поводу приходилось – несознательные товарищи, ни чертежей, ни документации, в головах одни польки да ресторан. У этого хоть соответствующее предписание было, на какие именно монтировать. Вот и листочек с печатью и подписью. А о тех и вспоминать не хочется, что сумели, то смогли. До сих пор несколько танков не на ходу. Все собравшиеся тот случай помнили, особенно когда спирт доставали – умаслить работников ключа и кувалды. Ну не снимать же рации, тем более что такой объём работы в столь короткий срок проделан. Для справки, аппаратура под шестьдесят килограмм весит и установить её в штатном месте в ужасной тесноте ох как не просто, а демонтировать и того сложнее. Более того, стоит один ящик две тысячи рублей, и случись что-нибудь… Особо не совещаясь, начальство решило, что победителей не судят, обрадовавшись в душе, что хоть что-то перепало в их полк, и разошлось. Лишь начальник оперативной части капитан Синяк озадачился, куда это пропал инженер с полуторкой. Вроде в Брест уехал, как говорил общавшийся с ним воентехник первого ранга Николай Игнатович, а вроде в больничку, за шофёром. Тем не менее показывать всем, что из расположения воинской части, стоящей у самой границы, спокойно выехал грузовик без его ведома, он не стал. Словно все эти выходные держал руку на пульсе известных событий, а не предавался семейным утехам в городе. И следуя своему опыту, присмотрелся к помощнику командира полка по технической части. Что-то тот уж больно загадочным выглядел, будто тайну какую узнал, но поделиться ею не спешил. Тайна же разрешалась просто, двадцать первого июня жёнам комсостава вместе с детьми было предложено собраться в одном из санаториев Жабинского района, где те будут присутствовать на концерте. Над мероприятием шефствовал завод имени Орджоникидзе, он же всем и обеспечивал, кроме одного, людям необходимо было иметь с собой документы, удостоверяющие их личность, и медицинскую карту. Так как в санатории придётся провести ночь, то процедура поселения ожидалась по всей строгости. Суть же всего мероприятия, помимо отдыха и врачебного осмотра, сводилась к тому, что на территории учреждения будет развёрнута автолавка, с товарами народного потребления, коих не только не купить в магазине, но и не достать на рынке, а чёрный рынок в Бресте был, наверное, одним из самых крупных. Распределять дефицит будут по количеству голов в семье, так что, имея на руках годовалого ребёнка, можно будет отовариться, как двоим. Вот про это и намекнул Николаю Игнатьевичу инженер из столицы. Сам же Жуков выглядел загадочным по причине того, что думал, где изыскать лишние деньги, дабы снабдить в конце недели супругу. Вскоре эта мысль овладела всей женатой частью командирского состава. Стали трясти финансиста, а потом начался повальный заём друг у друга. В связи с этими событиями командир батальона упросил в дивизии разрешить выдачу финансовой помощи, в счёт будущей зарплаты, чем снискал уважение у личного состава и добрые слова от жён командиров. Решение денежных проблем, оно, конечно, хорошо, а вот то, что выбран санаторий, где профилирующее направление гинекология, это не каждому командиру придёт в голову. Квартировавшие в Бресте семьи отправились к месту сбора на автобусе в пятницу вечером, сразу после рабочего дня. Отъехав на тридцать километров от города, ГАЗ-03-30 свернул на просёлочную дорогу в лес и остановился возле двухэтажного бревенчатого дома ещё польской постройки. Встретивший их директор бывшей частной клиники, а теперь санатория был предельно вежлив, что только веником дорожку не мёл перед женщинами. Хотя, признаюсь, отношение к людям, по сравнению, например, к лечебным учреждениям моего времени, здесь было на порядок выше. И не потому, что было заплачено хрустящими червонцами, с указанием ни в коем случае не проводить приход по бухгалтерии, просто привыкли так. Положено встречать с радушием, будут встречать. Тем временем я стоял рядом с административным корпусом и вёл подсчёт. Прибыло девять женщин, а вместе с ними четырнадцать детей, причём одна из них была с трёхлетней девочкой и большим округлившимся животом. Свою бабушку я узнал сразу. Невысокого роста, две русые косички колбасками, берет на голове и взгляд какой-то удивлённый, что ли. Ей через два месяца рожать, а она здесь. Ещё одна стояла обособленно от остальных. Насколько я понял, ещё не супруга, но уже невеста. Тем не менее командирская жена пока что не ввела её в свой круг, этакий женский профсоюз. Институт «Полковых дам», он всё время присутствовал в русской армии: при царе, затем как традиция перешёл в Красную армию, ну и дальше. Как бы ни называли военных начальников: воеводы, командиры, офицеры – всегда будет организован коллектив из их жён. И что интересно, градация у них сопоставима с должностями мужей, перенимающая всё, вплоть до званий и отношений. По сути, та же воинская часть. Жена генерала – генеральша, майора – майорша. Вот и здесь, капитанша Вознесенская была за старшую. Хотя писаной субординации для жён командиров не было, собравшиеся женщины пропустили Эмму Христофоровну вперёд, и та, осмотрев поверхностным взглядом жилые постройки, философски заметила: «Жить можно».
