– Значит так, сейчас вы все сядете на свои места, и мы поедем дальше. Кобрин отменяется. Там сейчас не до нас, сами видите, что происходит. У кого-нибудь есть какие-либо просьбы?
– У нас Сима в положении, – ответила за всех Эмма Христофоровна, – может, ей лучше в кабину пересесть? А то она стесняется, но мы же знаем…
– Раз знаете, то потерпите. Серафима, поднимайтесь в кузов. Где ваше место?
– Вот здесь мы с Адочкой сидим, как раз за вами.
– А это что за ящик на палубе?
– Не знаю, я на него ноги ставлю, они тогда не так отекают.
– Откройте крышку.
– А что это?
– Это, Серафима Андреевна, туалет. Вот за эту верёвочку потяните, шторка вас и прикроет ото всех. Кушать вы не стесняетесь? Так это то же самое, только в обратную сторону. Вы уж простите меня, не было времени всё показать и рассказать, но теперь-то вы всё знаете.
Выбравшись из кузова, я с гордостью посмотрел на свой грузовик. Всё же насколько молодцы ребята, всё продумали, и посадочные места рассчитали, и бутафорию на ЗИЛ сварганили, что от настоящего ЗИС-6 не отличить. Жаль, конечно, что часть домика в Балаклаве пришлось разобрать, но зато сколько полезных вещей у меня здесь прибавилось. Не счесть, особенно крупногабаритных. Вроде все на своих местах, пора. Машина тронулась, и едва мы набрали скорость, как я включил переговорное устройство с кузовом.
– Товарищи женщины! Через пятнадцать минут мы будем проезжать мост. Насколько мне известно, там находится телефон. Я буду докладывать в штаб дивизии о вашей эвакуации. Надеюсь, до четвёртого батальона известия дойдут. Как остановимся, напишите мужьям пару строк. На время стоянки включу свет.
В кузове радостный гомон. Кто-то предложил попытаться дозвониться до Бреста из ближайшего сельсовета. По ВЧ, естественно, никто не разрешит, а по гражданской связи, наверно, будет возможно. И невдомёк было предложившей подобный вид связи красавице, что первые доклады о состоянии дел будут сделаны именно таким образом, по обходным, уцелевшим линиям.
У моста нам всё же пришлось задержаться. Проскочив наглухо убитую дорогу к каналу, откуда я планировал повернуть на Пинск, мы остановились. Проезд был закрыт. На въезде, перекрыв любое движение, накренившись набок и развернувшись почти перпендикулярно мосту, стоял грузовик, сбивший перила с водительской стороны. Ступив на обрыв, я увидел картину происшествия целиком. С виду обыкновенная авария, шофёр не успел вывернуть руль и чуть не съехал с моста в воду. Причём так аккуратно не съехал, только колесом соскользнул. Понятно, что при таких странных случайностях мерещатся диверсанты, изменники и «брандербужцы», разгуливающие в форме Красной Армии, с квадратными шляпками гвоздей на сапогах и с документами, где нержавеющие скрепки. Так и до паранойи недалеко. И в подтверждение всех этих мрачных мыслей, глянул на поверхность реки. Вода была чёрная – солнце ещё не набрало силу, и небо только начинало розоветь. Мухавец в этом месте был широк. По правую сторону, впритык к густым зарослям тростника, будто потерпевший крушения плот, на воде покачивались обгоревшие доски. Что это, случайно упавшая бомба? Тогда понятно, отчего водитель растерялся.
Возле деревянной будки, выкрашенной зелёной краской, оставшейся ещё с польских времён, стоял мотоцикл с коляской. Слева от него крутились два красноармейца с винтовками за спиной, спорящих о чём-то с каким-то человеком, зажавшим под мышкой парусиновый портфель, активно жестикулирующий свободной рукой. Подойдя к ним, я услышал, как гражданский, путая русские и польские слова, объяснял, что задняя передача не работает, а он сопровождает «стратегический груз» – водку; и не позволит никому даже приблизиться к машине. Из кузова накренившегося грузовика действительно видны какие-то ящики с характерно торчащими головками бутылок. Наконец, из будки ко мне подбежал караульный в звании младшего сержанта. Ещё неделю назад здесь иногда прохаживался милиционер, а теперь выставлен караул, значит, гарнизон был приведен в состояние «боевая готовность», так, отчего ж ПВО молчала во время бомбёжки? Прищурившись на ходу, различая звание на петлицах, боец за несколько метров до меня перешёл на строевой шаг. Не дожидаясь вопросов, я достал своё удостоверение, поднимая его на уровень глаз караульного. Документ у меня очень серьёзный, с таким и в штаб армии на порог пустят.
– Товарищ капи…
– Отставить! Доложите, почему до сих пор не освобождён проезд по мосту?
– Так это, взад не может…
– Груз снять, машину столкнуть в реку! На всё даю пять минут.
Младший сержант не успевает развернуться, подтверждая получение приказа, как ко мне бежит мужчина с портфелем:
– Никак не можно напшуд в ржэку! Пан офицер, не губите, матка Боска…
Но мой взгляд устремлён не на него, а на чёрный провод, исходящий из будки. Игнорируя все призывы, войти в положение заведующего магазином потребкооперации, я спросил у бойца о связи. Оказалось, что караул выставлен всего десять минут назад, машина уже была на мосту до их появления, а связь всего лишь с соседним постом. Прикинув, сколько потребуется времени на разгрузку машины, да и не факт, что три красноармейца смогут столкнуть полуторку с моста, я подумал, а не вытянуть ли её назад моим грузовиком?
– Младший сержант, где водитель этого грузовика?
– В кабине сидит. Где ж ему быть? Трясется весь от страха.
– Отставить разгружать. – И обращаясь к заведующему магазином: – Як пан се называ?
– Ян Каминьский. Ясновельможный пан офицер зна ензык полски?
– Розумем трохэ. Пан Каминьский, я сейчас подъеду к твоей говённой машине, а ты привяжешь к ней трос, который я тебе дам. Если получится, вытяну вашу колымагу, а нет, столкну в реку, вместе с шофёром.
Лицо поляка побледнело, и как мне показалось, даже немного задрожало, словно кипящая внутри ненависть вот-вот выплеснется наружу. Ишь, как зыркнул. Знаки различия конвойных войск так подействовали? Такой фрукт никогда в жизни не станет любить мою страну. У него в мозгах до сих пор идеи Жэчы Посполитэй Польскей. Будет улыбаться и произносить вежливые слова, а за пазухой всегда держать камень, чтобы при возможности сделать какую-либо гадость или напакостить по мелочи. Я для него такой же оккупант, как и немец с запада. Ведь совсем недавно, в тридцать девятом здесь была территория Польши и под Яблонь и Мильянув тридцатого сентября кобринцы стреляли по Красной Армии. Разница в его понимании между мной и фашистом лишь в том, что окажись он по ту сторону Буга, так гнил бы в гетто, а здесь подгнивает от недостатка частной собственности, но конец всё равно один. Если говорить честно, русских в Кобрине, как в принципе и в Бресте, не любили, соответственно и получали той же монетой.
– Идочка! – вдруг закричал Каминьский.
Из кузова грузовика приподнялась тряпка, под которой угадывалась человеческая фигура, а за ней появились и трое детей. Всё семейство при помощи красноармейца вылезло на землю и спряталось за Каминьским, а тот обнял детей, выставляя перед собой, и произнёс:
