За все то время, что мы провели в отпуске, я не плакала больше ни разу. Это ли не мистика? А ведь я знала, что где-то там по моему поручению юрист ведет бракоразводный процесс.
ГЛАВА 18
Когда, стараясь говорить спокойно, я объявила в тот вечер, что в ближайшее время подаю на развод, Андрей не стал меня отговаривать или оправдываться. Он даже не задержался поговорить об этом, неловко развернулся и ушел, почти убежал — опять спешил к ней?
Поговорили мы на следующий день. Он плохо выглядел для счастливого любовника, но я уже не верила, что смогу понять его и разобраться во всем, что происходит. Просто внутренне настроилась, собралась и сказала, что второй шанс я ему давала, но бесконечно это продолжаться не может, а потому…
Мы поговорили… Вернее — говорил он, а я просто слушала, глядя на бледные завитки узора на ковре. Я до сих пор не уверена, что знаю как к этому относиться. Все равно остались неясные для меня моменты, которые я никогда не стала бы уточнять, даже если бы очень хотела этого. Но основное я поняла — все он делал правильно, но не для нас с Вовкой.
Малого забрала к себе Лена, давая нам возможность решить вопрос без помех.
Мы с Андреем сели в зале, который когда-то ремонтировали и обставляли вдвоем. Я тогда говорила, смеясь, что если мы не разведемся из-за этого ремонта, то до самой смерти будем вместе. Все здесь и сейчас так, как мы тогда захотели — песочный и бирюзовый. Краски «сильно южного» моря — бирюзовой воды и кремово-желтого песка. На эти «сильно южные» широты в настоящей жизни вход нам был заказан — не выездные. Высокие растения, подушки, тонкая ваза — сочными пятнами, как зелень в тропиках. Ничего лишнего, почти пусто… чтобы легко было поддерживать чистоту. Я села в кресло, забравшись в него с ногами, а он — на диван.
Он говорил рубленными, рваными фразами, часто замолкая, пряча глаза или потом наоборот — заглядывая в мои, всматриваясь настойчиво и требовательно:
— Ты требуешь развод…, я не хотел бы развода, — он потер лицо рукой, прикрывая ладонью глаза. Потом взглянул на меня, будто решившись говорить обо всем прямо: — У меня был четкий, продумаый план, как сравнительно безболезненно для всех разрулить ситуацию, и все полетело к чертям, Аня — безболезненно не вышло. Я заигрался в стратегию, я не справился. Не просчитал и не учел… обстоятельства. И понимаю, почему ты именно сейчас… не совсем идиот. Я не сдержал слово, и теперь доверия нет. Да, солнце мое? Нет доверия… — криво улыбался он, отводя глаза, — ты поняла, что это случилось опять. Не могла не понять, потому что внутри я весь… корчился от стыда, не мог смотреть тебе в глаза. А теперь — закономерная расплата.
Хочешь знать, почему я не остался тогда? — бросил он быстрый взгляд в сторону кухни, — почему всегда уходил ровно в девятнадцать, мучая тебя и себя? Потому что дал себе твердую установку — с точностью до минуты. Иначе вообще не смог бы уйти, я просто сломался бы. А этого делать нельзя… Я, солнце, загнанная собою же в угол тварь, которая пытается сделать хоть что-то стоящее — спасти того ребенка. А чтобы он выжил, нужно сделать все, чтобы мать выносила его. Я вообще с ней только из-за него, и если для ее спокойствия нужно… там просто не получается иначе, Аня. Я не смог, не сумел оттолкнуть ее…
Опять я подсознательно пытаюсь…, так хочется, Аня, так заманчиво свалить свою вину на других — на тебя, на нее. Но проявил слабость я, и опять виноват только я. Перед тобой — виноват страшно… И она не заслуживает ненависти, а я ловлю себя на том, что близко к этому, близко…, а она ведь тоже не виновата в том, что полюбила мразь, что больна и беспомощна, правда? Виноват во всем я.
А я? В чем виновата я — думала я, слушая его и даже не пытаясь поддерживать разговор. Просто слушала.
— Аня, — собрался он, выпрямился и опять заглянул мне в глаза: — Если ты настаиваешь на разводе… Для меня он не будет означать разрыв с тобой, родная. Я не придаю большого значения бумажкам. Так принято — все документировать и люди документируют. Для меня ничего не изменится — я люблю вас, и все равно буду считать своими.
А ты сильно обижена… мною. Не хочешь говорить… Ты же не передумаешь? Нет… Ты только береги себя и Вовку, для меня очень важно знать, что хотя бы с вами все в порядке. И не вноси меня в черный список… пожалуйста, я очень тебя прошу.
Я проводила его, забрала сына от Лены, а потом на нервах намывала кухню и думала о том, что услышала. Андрей всегда умел грамотно излагать свои мысли, всегда — и когда был спокоен (а он почти всегда был спокоен, уверен в себе и собран) и когда волновался. Сейчас он очень сильно волновался, но я поняла все, что он хотел донести до меня. Это он не понимал, просто не понимал… он не видел меня тогда — корчащуюся на полу ванной с полотенцем у рта и давящуюся рыданиями. Слепо тыкающуюся в кресло — не в состоянии обойти его, замазывающую синяки под глазами каждое утро, со страхом ожидающую результаты анализов из гинекологии…
Что бы там ни стояло на кону, чья бы это ни была жизнь — расплачивалась за нее я, хотя тоже не заслужила этого. Мне плевать на чужих остальных — и тогда и сейчас, пусть это даже отдаленно не пахнет человеколюбием. Но моя совесть в этом плане чиста — я никогда не пыталась устроить свое счастье за чужой счет. А Вовка? Он в чем виноват? Что же он свою совесть за наш счет отмывает и полощет?
Любит?! Родной считает? А на нее встает от чувства невыносимой вины передо мной? С лютой ненавистью? С-сука! Пошел трахать ее… Все что я тут пережила — только для ее спокойствия? Да он просто ненормальный! Ну нельзя же не понимать… он просто не может не соображать — чего мне стоит все это? Даже если я не устраиваю скандалов и рыданий с обмороками.
Со всем этим нужно было как-то жить, справляясь самой. Раз уж я такая сильная и здоровая. Не превращаясь в шаркающую ногами старуху, когда меня никто не видит и не пытаясь строить из себя на людях независимую стерву, а на самом деле — стерву озлобленную, изнывающую от обиды и ревности. Вообще-то я тогда представляла собой нечто среднее.
В следующие дни я узнала по телефону, что мои гинекологические анализы в норме, а еще запустила бракоразводный процесс. И переспала с чужим для меня мужиком.
ГЛАВА 19
Вспоминать об этом не очень хочется… Осталось ощущение неправильности и больше ничего. Об этом не узнает никто, а себя я как-то уговорила не придавать большого значения случившемуся и просто забыть. И уже почти забыла.
Это был наш «химик». В тот день в его списке побед появилась еще одна галочка. Осталась ли вообще в нашем коллективе хоть одна привлекательная женщина, не уступившая ему? Не знаю. Молодой неженатый мужик, совсем не глупый и исполненный какого-то непонятного обаяния. Высокий и чуточку полноватый, с очень светлыми волосами, красноватым цветом кожи и густыми, длинными белыми ресницами, совершенно девчачьими. Или коровьими, теперь я знаю какие ресницы у коров. Но дело совсем не во внешности, она не сбивает с ног — у Стаса очень приятный и легкий характер и замечательное чувство юмора. И он ни от кого и никогда не скрывал, что ему не нужны настоящие отношения — только эпизоды.
