Перевожу взгляд с потолка на Милану. Она вскакивает и бежит к раковине. И блюет туда.
И член сразу же поникает.
Я в шоке наблюдаю за тем, как Милана в очередной раз гадит в моем доме. Умывается и сползает по стенке на пол.
Беру бутылку минералки из холодильника, подхожу к ней и сверху кидаю ей в руки. Она открывает и жадно пьет.
— Это же твоя смазка! — говорю, все еще не понимая причин такого поведения.
Впервые встречаю такое. Все девки с радостью, может, и показной, лижут свои соки. А эта…
Мне начинают надоедать эти игры. Теперь я вижу, что трах с ней — сомнительное удовольствие.
— Как придешь в себя, езжай домой. Спросишь у горничной, — говорю, выходя из кухни.
Ну, на хуй. Проще дать пиздюлей Эльдару и службе безопасности, чтобы сами напряглись и все узнали.
Оборачиваюсь и смотрю на все еще сидящую у стены Милану.
Сука. Ренат.
Набираю Эльдара.
— Приставь охрану к Костровой. Нет, ни к матери. К дочери. Да. Как только сядет с мужиком в машину, сразу звони мне. Да.
На разумность этой недотроги в этом вопросе рассчитывать не приходится.
53. Милана
Гадко. Мерзко. И стыдно.
Мною пользуются как вещью. Для сиюминутной прихоти.
Все истории о ласке и нежности — сказки. Мужчины всегда берут то, что им хочется.
Меня берут грубо. Как вещь. Нелюбимую вещь, которую хотят сломать, чтобы выкинуть.
Тихо плачу, сидя у стенки. Боюсь даже всхлипнуть, чтобы не напомнить о себе.
Беру салфетки и вытираю ими язык, ощущая новые приступы рвоты от одного воспоминания о том, чего мне пришлось коснуться.
Когда я ушла из этого дома в прошлый раз, то думала, что навсегда. Но вот я опять здесь. И меня опять использовали. Грубо и насильно. Против моей воли.
И это все как-то связано с Лейлой.
Откуда он знает о ней? И что ему нужно? Зачем ему знать о нашем последнем разговоре?
Надо бежать. Прочь отсюда. Пока он не передумал и не вернулся.
Смотрю на разбитую посуду на полу, напоминающую очередной акт насилия надо мной.
Груди опухли от зверских сжиманий и мне кажется, я до сих пор чувствую грубые пальцы на нежной коже. Соски всё ещё напряжены.
Между ног ноет. Каждый раз, когда он сует в меня свой член, мне кажется, что меня раздирают на куски. Это и есть пресловутый секс?
Встаю, опираясь о стену. Смачиваю полотенце и вытираю его следы с бедер и ног. Очень хочется в душ. Очень. Но не здесь. Бежать.
Но в чем? В халате? Поднимаю его и едва успеваю прикрыться, как в кухню заходит горничная.
Равнодушно смотрит на меня.
— Хозяин сказал передать Вам вещи.
Протягивает мне фирменный пакет дорогого магазина.
— Машина ожидает. Как будете готовы, Вас отвезут.
Она уходит.
Я вытряхиваю из пакета… одежду и обувь? Включая нижнее белье. И даже с размером почти угадали.
Мне противно понимать, что я натягиваю на себя платье и трусики, купленные этим мужчиной. Но у меня нет выбора. Мне же надо в чем-то покинуть этот ужасный дом.
Приму душ и переоденусь дома.
Выхожу в коридор. Никого. И ни звука.
Быстро пересекаю его и оказываюсь на улице. Уже темнеет.
Водитель фарами сигналит мне.
С опаской спускаюсь к автомобилю.
Что страшнее: сесть сейчас в машину или остаться здесь и ждать, когда он опять набросится на меня? И ответ для меня очевиден настолько, что я буквально бегу к машине и запрыгиваю на заднее сиденье.
Называю водителю адрес и он молча везёт меня.
Всю дорогу до дома меня пронимает дрожь. Я внимательно слежу, как мы едем. Потому что меня не оставляет ощущение, что это очередная ловушка и меня везут не домой.
Но нет. Примерно через час я оказываюсь в своей квартире. В ней темно и тихо.
— Папа? — зову я.
Никто не отвечает. Иду в родительскую спальню и там обнаруживаю отца. Он лежит на кровати в одежде. На полу несколько бутылок какого-то дешёвого вина.
Раздеваю его и укрываю одеялом.
Потом сразу в душ и в кровать. Укутываюсь почти с головой, пытаясь так забыться. Огородиться от всего плохого, что происходит со мной в последнее время.
Утром меня будит звук разбившегося стекла. На кухне папа собирает с пола осколки, а у меня перед глазами сразу же всплывают картины прошлого вечера.
Мотаю головой в попытке избавиться от причиняющего боль морока.
— Пап, ты как? — подхожу к отцу, наклоняюсь и помогаю ему убраться.
— Миланочка, — он смотрит на меня опухшими глазами. — Где ты была? Что случилось?
Внимательно всматривается в искусанные губы.
— Где ты была? — как будто догадывается он. Бросает уже собранные осколки на пол и закрывает лицо руками. — Нет. Милана, нет. Зачем?
— Не расстраивайся, папа, все позади, — пытаюсь успокоить его.
— Нет, Милана, — качает головой, — нет. Не позади. Он не оставит нас в покое.
— Папа, почему? Что ему надо? — я устала быть в неведении. Наверное, сейчас не самое лучшее время, но ждать больше я не могу. — Причем тут Лейла?
— Лейла? — вздрагивает отец и убирает руки с лица. — Откуда ты знаешь?
— Он спрашивал меня о ней. Я не понимаю, пап. Объясни.
— Он мстит нам за Лейлу.
— Как?
— Из-за нее он оказался в тюрьме. Подробностей я не знаю. Ты же помнишь, как вела себя Лейла. Знаю одно: он не оставит нас в покое. У него слишком много козырей. Мама — все ещё в больнице. И у него мои векселя. Его воля — и я в тюрьме. А ты, Миланочка? За что страдаешь ты?
Его голос дрожит, он прижимает меня к себе.
— Но что же делать, папа? Сколько это будет продолжаться? Я не выдержу…
