Поэтому почти сразу же возвращаю наблюдение за этой беспутной девкой, прыгающей в машины к мужикам.
С Ренатом я разберусь. Позднее.
Чтобы добить все то ненужное, что вызывает во мне Милана, надо всего лишь довести до конца начатое. Чтобы не думала, что, дав показания, она что-то изменит. Она вообще ничего не может изменить.
Только я решаю судьбу. И ее в том числе.
Поэтому просто требую оплаты векселей. Знаю, что денег у Кострова нет. Значит, сядет в тюрьму. Несмотря на все, что позволила с собой сделать его дочь.
Прислушиваюсь и внутри у меня ничего не екает. Я лишь взял то, что должен был взять. И, если захочу, возьму ещё.
Нет, сука. Не возьму. Хватит.
И вот когда служба безопасности сообщает, что на территорию въезжает Милана Кострова, мне становится особенно хреново.
Я не видел ее несколько дней и уже почти стал приходить в себя. Но она, как всегда, ломает все. Все, что я так тщательно выстраиваю и рощу.
Думал ли я, что она придет, когда требовал деньги от Кострова? Думал. И был уверен, что она больше не появится здесь. Разве мало я причинил ей боли и страданий?
Но нет. Эта девка слишком правильная. Слишком хорошая. Слишком… Все слишком. Ненавижу.
Сильнее стискиваю зубы и слышу звук открывающейся двери.
Она опять в моем доме. Стараюсь не смотреть на нее. Я должен пересилить себя и не поддаться, не уступить той силе, которую имеет она.
Ни одной девке это не удавалось. Не удастся и ей.
Я не буду больше ее трахать. Не сорвусь. Хотя и чувствую, как напрягается каждая мышца на моем теле, стоит мне посмотреть на нее и поймать ее испуганный, но упрямый взгляд на себе.
По-хорошему прошу ее уйти. Так будет лучше для нее. И для меня.
Я прогоняю ее! Хотя больше всего на свете мне хочется вогнать в нее член и долбить ее во все щели.
Трясу головой, прогоняя морок.
А она не уходит! Лепечет что-то про Лейлу. И я понимаю, что должен ее выслушать, что, возможно, она даст мне ключ к разгадке тайны. Но не могу пересилить себя. Потому что, если она сейчас останется, то я сорвусь. Опять предам себя. Свои принципы.
Буквально выталкиваю ее из своего дома, а она упирается, царапается. Как кошка. И я не понимаю ее.
Точно также она вела себя, когда я не отпускал ее. Когда брал силой. Сейчас же я даю ей возможность уйти. Но она опять делает мне наперекор.
Выводит меня. Снимает последние предохранители. И у меня сносит крышу. Стремительно. Яростно.
Понимаю, что не контролирую себя. И только она виновата в этом.
Взять ее прямо здесь? Нет. Пусть подольше почувствует страх. Ощутит боль.
Буквально тащу ее за волосы, лишая возможности идти следом. Ей приходится быстрее перебирать ногами, чтобы не чувствовать острую боль на голове.
Толкаю на кровать.
Опять этот взгляд. Взгляд, который проникает в меня. Ковыряет что-то там внутри и пытается вытащить это все наружу.
Но сегодня в этом взгляде есть ещё что-то. Что-то, что я больше всего ненавижу в людях. Жалость.
Жалость читаю я в ее глазах. И только за это готов причинить ей ещё больше боли.
Нависаю над ней, не в силах справиться с охватившим желанием. Внимательно всматриваюсь. Хватит.
Член даже сквозь слои одежды и расстояние как будто чувствует любимую сладкую дырочку. Так и рвется, упираясь в ткань.
Вижу, как в ее глазах уже копятся слезы. Что-то колет внутри. Отгоняю все прочь.
Хватаю за ворот блузки Миланы, собираясь разорвать, утолив животный инстинкт.
Но в этот момент она кладет свою руку на мою, мягко касаясь ее. Не пытаясь убрать или причинить боль. Ее тепло и мягкость кожи колют сильнее тысячи игл.
Замираю. Перевожу взгляд на руку, а потом снова смотрю ей в глаза.
А она проводит пальцами второй руки по моему лицу. Медленно. Аккуратно. Как по минному полю.
От неожиданности я не успеваю даже отпрянуть. Так и зависаю над ней.
Что же ты делаешь, Милана Кострова? Какие струны дергаешь? Причиняя боль сильнее, чем в жестокой драке в тюрьме…
62. Дамир
Она так смотрит мне в глаза, что ещё немного и я не выдержу и первым отведу взгляд.
Встаю на колени, беру ее руку за запястье, потом вторую и развожу их в стороны, продолжая удерживать.
Она молчит, не пытается вырваться. Дрожит. Чувствую ее дрожь своими руками.
Моя уверенность куда-то подевалась. Сейчас я уверен лишь в одном: что трахну ее.
Наклоняюсь и пытаюсь поцеловать. Но Милана отворачивается. И это ее действие хоть немного, но возвращает мне себя.
Хватаю ее за подбородок и фиксирую лицо.
Перевожу взгляд с глаз на губы и обратно. И целую ее.
Задыхаюсь. От переполняющих меня ощущений. От того, как ещё твёрже становится член, как начинают ныть яйца. От предвкушения. Ведь поцелуй — это только начало. Но я настолько погружаюсь в него, что не могу и не хочу прекратить это сумасшествие.
Губы Миланы оживают под моим напором. Становятся горячее. Припухают.
Язык уже ворвался в нее и как будто дразнит член своими ощущениями внутри Миланы.
Убираю руку с подбородка и вытаскиваю блузку из-под юбки. Тяну ее вверх и вот уже пальцами касаюсь груди сквозь тонкую ткань кружев.
Сначала просто сжимаю ее. Но, когда в ладонь мне упирается затвердевший сосок, одним движением стягиваю нижнее белье наверх, отпускаю губы Миланы и языком ощущаю подрагивающую грудь.
Облизываю сосок и слышу стон. Слабый, приглушённый, но все равно четко различимый.
Милана упирается рукой мне в голову, как будто пытается отодвинуть. Тогда я опять беру ее за запястья и прижимаю руки к кровати.
В отличие от меня она ещё не до конца потеряла способность мыслить. Поэтому пытается сопротивляться. Но эти слабые попытки даже близко не напоминают то, что было в наш самый первый раз.
