– Думаю, что в карман. Если положит туда узник подходящую сумму, то любые запоры открываются.
– Возмутительно… – пробурчал Хрулев. У Лыкова возникло подозрение, что начальник ГТУ сам впервые узнал о подобных проделках арестантов.
– А что за Восьмой коридор? – вспомнил завтрашний сиделец.
– Так называется этаж с одиночными камерами. Их всего двадцать, мы помещаем туда мужеложцев, чтобы не разводить в отделениях извращенного разврата. А еще тех, кому в общих камерах трудно.
– Там всем трудно, – возразил Лыков.
– Да, но некоторым особенно. Они проявляют суицидные наклонности, будучи бок о бок с другими. Их-то и сажают в Восьмой коридор.
Опять заговорил Хрулев:
– Будьте уверены, начальник замка указание от меня получит. Если, даст Бог, суд приговорит отделения, а не каторгу…
На этих словах сыщики молча перекрестились.
– Так вот, если, говорю, замок, то еще куда ни шло. По прежнему своему состоянию вы начнете отбывать срок в благородном отделении. Читать книги вместо того, чтобы тачать сапоги… Это мы вам обеспечим. Что же касается не режима, а условий существования, то… Условия эти от нас, надзирающего органа, скрыты. Мы видим лишь отчеты, где все гладко. А как там люди сидят на самом деле… – Действительный статский советник развел руками: – И я не осведомлен, и даже начальник тюрьмы до конца не в курсе. Чтобы узнать это, нужно испытать на собственной шкуре.
Хрулев запнулся, явно сомневаясь, говорить дальше или нет? Лыков с Азвестопуло напряглись.
– Чего врать? Скажу прямо. Когда ночью запрут за вами дверь в камеру, никто уже не придет на помощь до утра. Вроде бы в таком отделении, среди лиц прежде привилегированных, бояться вам нечего. Но чего не случается в жизни? Надзирателя можно купить. Да и средь бела дня бывает опасно.
– И что может угрожать Лыкову средь бела дня? – хмуро поинтересовался Сергей.
– Да все что угодно. Например, новенького нарочно спровоцируют на драку, за это его посадят в карцер, а там окажутся его старые «приятели» – убийцы. Или он пойдет в баню, а в раздевальне поджидают все те же «приятели».
Трифонов подхватил:
– В мастерских могут быть непредвиденные встречи с фартовыми. Или парашечник заходит в камеру, и вместо чем вынести вазу, бросится с ножом. Или возвращается Алексей Николаевич из комнаты свиданий, а его атакует встречный бандит…
– Что же они у вас без надзора слоняются по всему замку? – воскликнул Азвестопуло.
– Между коридорами переходы арестантов формально запрещены, но на практике такой запрет сделал бы внутреннюю жизнь тюрьмы невозможной. Изоляция отделений парализует их уборку и хозяйственную жизнь. В реальности двери запирают только на ночь. А днем беспрестанно люди ходят: в больницу, аптеку, читальню, столярную мастерскую за уроком
[57] или к каптенармусу за новыми чувяками. Как заставить их сидеть по камерам? Это невозможно.
И старший делопроизводитель развел руками так же выразительно, как только что его начальник.
– Короче говоря, Алексей Николаевич, гарантировать вашу безопасность в тюрьме мы не сможем, – педалировал Хрулев. – И никто не сможет. Как говорится, смотри в оба, а зри в три. Кочетков, конечно, надзор за вами усилит, не как за обычным арестантом, но…
Сыщики наконец осознали, в какую опасную командировку вот-вот уедет статский советник Лыков.
– Камера хоть будет одиночная? – нервно поинтересовался грек.
Шеф тут же поправил его:
– В одиночной быстрее зарежут, чем на людях. Потом, мне полагается «легавая». Есть такая в Литовском замке?
– Имеется одна, – со знанием дела ответил Трифонов. – Раньше держали больше, теперь бывших полицейских сидит всего трое. Станете четвертым.
– Бывают ли в замке э-э…
– Случаи?
– Да. Нехорошие случаи.
Трифонов вздохнул и покосился на начальника. Хрулев уткнулся в рюмку абрикотина
[58].
– Ну? – чуть не выкрикнул Алексей Николаевич.
– Редко, но бывают, – тоже отвел глаза старший делопроизводитель. – Конечно, всякий раз мы проводим расследование и наказываем виновных. Трясем тюремный персонал. А…
– Михаил Михайлович, – перебил его сыщик, – давайте уже конкретику. Что и когда случилось, к примеру, в тысяча девятьсот одиннадцатом году. Он, считай, почти закончился, можно подводить итоги.
– Восемь ножевых ранений, – без предисловий стал загибать пальцы Трифонов. – Два убийства. Три покушения на убийство. Самоубийств, дай бог памяти, то ли пять, то ли шесть; одно из них весьма подозрительное.
– Так что убийств, возможно, три, – уточнил Алексей Николаевич.
– Очень даже вероятно.
– А драки между арестантами?
– Этих не счесть, каждую неделю кто-то с кем-то…
– Выходит, хваленый образцовый режим в столичных тюрьмах – это фикция, – констатировал сыщик.
– Увы…
– А были ли случаи побегов и нападения на тюремный персонал? – задал вопрос Азвестопуло.
– Давно не было. Лихолетье многому нас научило, теперь просто так к надзирателю не подберешься.
Трифонов имел в виду время с 1905 по 1910 год. Тогда и в стране, и в тюремной системе творилось черт знает что. Пик пришелся на 1907 год, когда от рук заключенных погибли 33 тюремных служителя и 169 были ранены. В числе убитых оказался и начальник ГТУ Максимовский, которого Лыков знал и весьма уважал.
Доходило даже до вооруженных нападений на тюрьмы. За годы лихолетья их произошло 15, из-под стражи вырвалось 133 арестанта.
Жизнь администраторов подвергалась опасности не только в стенах тюрьмы. Начальник Тобольской каторги Богоявленский открыл подкоп и тем предупредил побег. Ему отомстили. Чиновник ехал в пролетке с маленькой дочкой. Террорист на ходу вскочил на подножку, приставил к боку жертвы револьвер и выстрелил в упор. Богоявленский умер на глазах у ребенка. Более того, пуля застряла в почечном камне и лишь поэтому не убила еще и дочь…
– В последние два года случаи насилия по отношению к тюремщикам почти прекратились и носят теперь единичный характер, – счел нужным добавить Трифонов. – А в петербургских местах заключения их давно уже нет.
Четверо чиновников поужинали, выпили много коньяку с ликерами и разошлись. Сергей довел шефа до дома. Говорить не хотелось. У подъезда им вдруг встретился отставной подполковник Анисимов.
– Иван Федорович, вы что тут делаете? – удивился Лыков.
– К вам пришел, а вы… Вином от вас пахнет.
– Ужинал с Хрулевым, – признался сыщик. – Сами понимаете…
