Уголовные зафырчали, а главарь оживился:
– Ты меня задавишь? Вот наглость так наглость…
– Давай проверим. Однако на интерес, просто так пусть дураки меряются.
Тут черноволосый сказал Елуферьеву:
– Не вздумай, он здесь не для этого.
– А для чего, Жежель? – вспылил тот. – Буду я всякой дряни спускать? Иди ты… – И перевел взгляд на соперника: – Ты по кой сюда приперся, фараон?
– С Пашкой Адуем потолковать. Ты его в баню послал?
– В какую еще баню?
– Да ладно врать, все ты понял, Тимофей Климович. И вот что я тебе скажу… – Сыщик взял «ивана» за пуговицу: – Не финти. Я пришел договориться. Чтобы вы оставили меня в покое и не подсылали бы таких косоглазых впредь. И тогда я забуду ваши шашни с воровством от арестантской выработки. Согласен? Или станем воевать?
Господи-Помилуй смотрел на Лыкова сверху вниз и размышлял. Так прошло секунд тридцать. Алексей Николаевич хотел только одного: чтобы ему дали уйти из камеры на своих ногах. Но показывать этого было нельзя, и он поднажал:
– Если хочешь войны, я попрошу Филиппова. Он копнет, где надо, и возбудит новое дело. Тебе самое место на каторге, а не здесь. Вот и поправим несправедливость.
«Иван» бросил быстрый взгляд за спину сопернику. Спрашивал совета у смуглого, у Жежеля, догадался Алексей Николаевич. И бандит увидел то, что хотел. Выражение его лица сменилось на притворно-добродушное. Он ответил:
– Нет у Филиппова на меня ничего. И вообще… Вали, покуда цел, твое низкородие. Чтобы я тебя здесь больше не видел!
Лыков объявил громогласно:
– А ну распахните двери пошире, я по-пански плюну!
Фартовые освободили проход. Лыков не стал терять времени даром, выскочил в спасительный коридор. Уже там он оглянулся и, не обращая внимания на «ивана», сказал Жежелю:
– Я тебя запомнил.
– Я тебя тоже, – в тон сыщику ответил бандит.
Лыков под конвоем Ивана Кирьяновича двинулся прочь из татебного отделения. Он чувствовал, что в затылок ему смотрит очень недобро еще один человек. И с трудом заставил себя не оборачиваться на поляка. Успел сквозь зубы бросить подстаршему «до завтра!» – и вышел прочь.
На лестнице Алексей Николаевич выдохнул с облегчением. Разведка неожиданно обернулась крупной удачей. Надо было развивать успех, и он направился в тюремную контору.
Письмоводитель за минувшее время успел забыть разжалованного статского советника. Не отрываясь от бумаг, он строго спросил:
– По что, жох, беспокоишь начальство?
Но вгляделся и мигом вскочил:
– Виноват, глаза уже не видят от писанины. Господин Лыков, если не ошибаюсь? Давно не захаживали. Вы к его высокородию?
– Да, я пришел к начальнику. Он у себя? Доложите.
Добрококи сложил ручонки как для молитвы:
– Не могу, обождите. Там сейчас сам Мирбах.
Помолчал и почтительно добавил:
– Барон!
– Роман Романович? Очень хорошо.
И сыщик без разрешения ввалился в кабинет смотрителя. Ему навстречу выходили двое. Один был Кочетков, а другой – давний знакомый Лыкова, тоже статский советник барон Мирбах. В Главном тюремном управлении он занимал должность начальника Второго отделения Третьего распорядительного делопроизводства. Иначе говоря, ведал всем личным составом тюремной стражи.
– Алексей Николаевич! – всплеснул руками барон. – А я к вам собрался. И Никанора Ниловича за собой повел. Хрулев велел вас навестить и спросить, не нужно ли чего от нас. Вечером ждет меня с докладом.
– Есть просьбы, одна к вам, другая к Никанору Ниловичу. И обе срочные.
– Начните с той, что к нам.
– Роман Романович, к вам придет мой помощник коллежский асессор Азвестопуло…
– Помню молодца.
– Тем лучше. Он изложит суть просьбы. А вы уж будьте добры помочь.
Мирбах понял, что Лыков не хочет излагать подробности при свидетелях, и обещал сделать все, что сможет. Тогда сыщик обратился к начальнику тюрьмы:
– А вас прошу распорядиться, чтобы мне показали статейные списки арестантов Шестого отделения.
– Зачем? – спросил Кочетков.
– Затем, Никанор Нилович, что я сейчас оттуда, из татебного. И видел в коридоре человека, по которому давно петля плачет. Варшавский террорист, убийца полицейских, руки в крови по самые плечи. И отдыхает в Петербургском исправительном арестантском отделении.
По лицу смотрителя пошли красные пятна:
– У меня? Убийца полицейских? Как его звать?
– Вот и узнаем, когда дадите мне личные дела. Тогда, в девятьсот шестом году, негодяя звали Гжегош Дудник. Это революционный псевдоним. Дудник будто бы перешел на сторону властей, но это оказалось хитрой уловкой…
Кочетков выглянул в приемную и приказал:
– Быстро арестантские дела Шестого отделения мне на стол!
Потом вернулся, сел в кресло, жестом пригласил своих собеседников сделать то же самое. И потребовал:
– Рассказывайте.
Лыков обвел двух статских советников невеселым взором и спросил:
– Все помнят, что творилось в Варшаве в тысяча девятьсот шестом?
Мирбах поморщился:
– У меня там племянника застрелили, служил в жандармском дивизионе.
– А у меня свояка взорвали в Лодзи, – вздохнул Кочетков. – В Польше тогда шла война…
Сыщик зажмурился, перед его глазами возникла жуткая картина. На плацу Цитадели
[95] лежали в длинный ряд трупы погибших. Почти все эти люди были убиты выстрелом в спину. 2 августа 1906 года боевцы устроили «Кровавую среду» – напали на городовых и солдат, застрелив за полдня в одной только Варшаве двадцать два человека
[96]. Несчастье, которое Лыков сумел предотвратить двадцать лет назад
[97], в 1906-м все же случилось. Хлопцы-кобурщики залили улицы русской кровью. Много правоохранителей погибло в то же утро и в других польских городах: Вроцлавске, Лодзи, Плоцке, Радоме… Это был хорошо спланированный террористический акт.
– Боевцы в Варшаве тогда делились на две главные партии, – начал вспоминать Алексей Николаевич. – Самая сильная дружина была у ППС
[98] – около шестисот человек. Другую армию собрали социал-демократы, ее численность доходила до полутысячи. Но много имелось таких отрядов, которые никому не подчинялись. Например, командир демократической боевки Шлифер напал на Промысловый банк и перебил во время экса кучу народа. Но сделал это без разрешения партии, на свой интерес. Начальство Шлифера разозлилось и потребовало объяснений. А тот и не подумал оправдываться, хлопнул дверью и подался в анархисты. Читай – в бандиты. Создал собственную шайку под названием «Змова работнича», то есть «Рабочий заговор», и стал грабить всех подряд. Три месяца наводил ужас на полицию, Шестой участок на Тверской взорвал к чертям, городовые ушли со своих постов. Губернатор послал армию, а в банде двести штыков! Они отобрали у солдат винтовки и ходили по участку, стреляли в окна… Кое-как Шлифера потом свои же кончили.
