– Умные среди вас есть, я вижу. Это действительно не побег, а самозащита. Зовите прокурора, Хрулева, Трифонова, Мирбаха – всех! Тут дело темное, сами не лезьте, поручите верхам.
Услышав громкие фамилии, прекратили огонь и те двое. А может, у них кончились заряды. Обстановка в подвале изменилась в пользу осажденного. Свидетелей полно, побег – если он и был – уже не удастся. Лучше дождаться начальства.
Сахтанский еще пытался гнать подчиненных вперед, но те его не слушались. Слишком странно все выглядело. Два бандита каким-то образом проникли в запертый карцер к арестанту из благородных. Зачем? И кто их впустил? Он там внутри с прутом и револьвером. Видно, что большой ловкач. Зачем голову подставлять?
Оставалось ждать. Время было на стороне сыщика. Убить его на глазах такой толпы уже не выйдет, вот-вот приедут чины тюремного управления, и можно будет сдаться им. Стражники во главе с Сахтанским тоже поняли, что проиграли. Капитан стал кричать:
– Лыков, выходите! Я обещаю честное разбирательство. Тут человек двадцать стоит, вам нечего опасаться.
– Ты – и честное разбирательство? – ответил сыщик, не высовываясь. – Смешно даже слышать. Вот я тебе обещаю разбирательство. Такое, что погоны поменяешь на серый бушлат. Лясота, сукин сын, слышишь меня? Тебя тоже касается. Хотели убрать меня руками бандитов? Кто впустил их в камеру, а? Думайте над ответами, пока Степан Степаныч не приехал…
Через полчаса раздались голоса, и подвал наполнился новыми людьми. Раздался голос Трифонова:
– Убрать оружие в кобуры!
И через минуту его же:
– Алексей Николаевич, тут Трифонов. Можете выходить.
Лыков немедленно выбросил наружу револьвер Лясоты и прут. А затем вышел сам. Михаил Михайлович спросил взволнованно:
– Что тут произошло? Исправляющий должность начальника тюрьмы капитан Сахтанский обвиняет вас в попытке побега. Выломали прут из окна, ранили надзирателя и завладели его оружием…
– Зайдите внутрь и все поймете.
Статский советник шагнул в карцер и ахнул:
– Это кто такие?
– Сверху стонет хозяин Литовского замка, как его тут называли, Тимофей Елуферьев. «Иван», по которому плачет бессрочная каторга. Под ним скулит некий Жоржик, «причандал» из его свиты. Ваш Сахтанский, в первый же день, как стал начальником, засадил меня под фальшивым предлогом в карцер. А потом впустил фартовых, чтобы те меня убили.
– Все ложь! – крикнул издали капитан, не решаясь приблизиться к сыщику. – Он напал на сокамерника, пришлось его изолировать. Допросите Курган-Губенко, бывшего пристава.
– А как же люди, что лежат на полу, оказались в запертом карцере? – спросил Трифонов. – Где в это время был коридорный?
– Будем разбираться, ваше высокородие. Но Лыков готовил побег, в этом нет никаких сомнений. Прут он зачем выломал? Хотел в окно улизнуть.
– Ага, и оказался бы во внутреннем дворе, на мушке у часовых, – ухмыльнулся Алексей Николаевич. – Очень было бы умно…
Раздались еще шаги, и появились Азвестопуло с полковником Запасовым.
– Что произошло? – рьяно насел на тюремщиков Сергей. – Мы получили телефон, что Лыкова хотят убить в карцере. Что туда лезут бандиты. Ну-ка…
Не спрашивая ни у кого разрешения, он шагнул внутрь, перевернул подающего признаки жизни Елуферьева кверху лицом, и все увидели в руке у «ивана» кожаную удавку.
– Вот и орудие замышляемого убийства, – указал на нее Азвестопуло. – Телефон не соврал. А который под ним лежит, я вижу, финку обронил. Добрые гости наведались к сыщику… Михаил Михайлович, и Сахтанский смеет врать, что это побег? Где эта сволочь? Сахтанский, иди сюда, я тебе покажу улики.
– Ах он дрянь! – заревел полковник Запасов. – Лыкова задумал удавить? Сейчас же рапорт по команде, а утром – дуэль!
Дальше началась ругань. А у Алексея Николаевича вдруг страшно разболелась голова, видимо, от переживаний. Ведь он уцелел только благодаря своей огромной силе. И еще благодаря предупреждению Заседателева.
Ночь после покушения сыщик провел в отдельной палате тюремного госпиталя. Запасов вопреки всем регламентам приставил к нему жандарма. А старший врач Миронов дал успокоительных капель. Николай Николаевич обследовал также тех, кому досталось прутом по голове. Елуферьев пришел в себя и что-то мычал. А Жоржик Сучкин лежал без сознания.
Трифонов назначил комиссию по выяснению обстоятельств побега. К утру о побеге уже не было и речи, чины прокурорского надзора переквалифицировали дело. Теперь оно называлось «О покушении на убийство исправительного арестанта Лыкова». Двое фартовых проходили как подозреваемые. Однако допросить их пока не было возможности.
Зато вовсю шел допрос старшего надзирателя татебного отделения. Лясота тоже оказался в госпитале: Алексей Николаевич еще наверху сломал ему нос, а потом в подвале – руку. Но говорить-то он мог. Трифонов лично задавал ему вопросы. В результате распоряжением начальника Главного тюремного управления капитан Сахтанский был отстранен от службы. На место смотрителя был назначен второй помощник ротмистр Белозор. Лясота пока держался и никого не выдал. Обитателей «иванской» камеры рассадили по разным отделениям.
Утром Лыков вернулся к себе. Он чувствовал себя как человек, в последний миг сорвавшийся с виселицы… Вроде бы хорошо, но отчего так тошно? Голова по-прежнему раскалывалась, все тело болело, словно он целую ночь добывал киркой руду.
Первым, кого он увидел, был Салатко-Петрищев. Счастливец
[111] стоял возле двери своей камеры в дорогом халате фасона «герцог». И безмятежно отхлебывал коньяк прямо из горлышка. Мошенник наблюдал, как рабочие убираются миндальными отрубями. Лыков поморщился. Он считал себя человеком обеспеченным и потому раньше по субботам принимал дома ванну с теми самыми отрубями. А тут ими моют полы. Хотя по уставу это полагается делать мыльно-карболовым раствором или зеленым мылом. Вот жулье…
Салатко-Петрищев обрадовался соседу, подскочил к нему и затараторил:
– Алексей Николаевич! Говорят, вас чуть было не сожгли соляной кислотой!
– Это уже старая новость, Евстратий Агафонович. Меня только что едва не удавили в карцере.
– И?..
– Как видите. Трое неудавшихся убийц в госпитале. А я возвращаюсь к себе.
– Все за те же дела? – сочувственно спросил аферист.
– Ну, англичане хотят, чтобы сыщика Лыкова быстрее закопали. И много других желающих.
– Алексей Николаевич, зачем вам это? – спросил вдруг Салатко-Петрищев.
– Что именно?
– Ну, такая служба. Я украл миллион, и никто не собирается меня убивать. Вы же рискуете головой за смешное жалованье.
– Кто-то ведь должен чистить наши хлева. Иначе захлебнемся в нечистотах.
