– Вот этот кто-то пусть и надрывается. Но вы-то умный.
– И потому должен быть плутом, согласно Репетилову? – рассмеялся сыщик. – По себе меряете. Не все умные хотят быть ворами и мошенниками, как вы.
– Но…
Лыков не дал соседу закончить, кивнул и пошел к себе.
Трое сокамерников были в сборе. Курган-Губенко, как только увидел вошедшего, подскочил чуть не до потолка. Сыщик молча взял с его кровати вещи и вышвырнул за дверь. Пристав взвыл, но возразить не посмел. Алексей Николаевич побросал в коридор все его имущество и направился к хозяину. Тот обежал вокруг стола и выскочил вон. Лыков пробовал дать ему пинка на прощанье, но не успел – подлец оказался шустрым.
– Непокупной! – крикнул бывший статский советник.
Мигом подскочил Иван Макарович:
– Я здесь, ваше высокородие.
– Посели эту скотину куда-нибудь. Со мной он больше жить не будет.
– Слушаюсь!
Лыков уселся за стол, налил себе пива. Федор с Николаем Викторовичем не сводили с него глаз.
– Живой, живой, – успокоил он сокамерников.
– Расскажите, я в повесть вставлю, – попросил Огарков.
– Что-то нет желания… Давайте о другом. Я упоминал, что в восемьдесят третьем году был «демоном»? И прошел по этапу до Забайкалья?
– Нет, – хором ответили Пакора с Огарковым.
– Давайте закажем пожрать, и слушайте. Федор, а ты отчего не на работе?
– Вас ждал. А то всякое говорили. Будто бы вас ранили и вы при смерти. Хотел узнать из первых рук.
– Все обошлось. Я покалечил Лясоту, а Елуферьеву с Жоржиком проломил головы.
– Где?
– В карцере, куда они пришли меня убивать.
Сокамерники вцепились в сыщика и стали требовать подробностей. Он ответил, что капитан Сахтанский отстранен от службы и дело кончится для него тюрьмой. Он, Лыков, очень для этого постарается. Новым исправляющим должность смотрителя назначен ротмистр Белозор. Начато дознание по факту покушения на убийство арестанта Лыкова, вкупе с расследованием воровства в военно-обмундировальных мастерских. Результатами интересуется сам Хрулев, поэтому замять скандал не получится. И вообще, в Петербургском исправительном арестантском отделении настали новые времена.
Завершил свой рассказ Лыков следующим пассажем:
– Ну и я живой остался. Хорошо…
Глава 15
Новые времена
Лыков навестил в госпитале раненого сапожника. Ребус был бледен и говорил осторожно, словно внутри у него было блюдце с водой и он боялся ее расплескать. Сыщик понимал, что виноват перед ним: втянул в свои опасные дела. Поэтому первым делом заявил бывшему батраку, что дает ему «на лекарства» сто рублей. Еще Алексей Николаевич сообщил, что договорился с Мироновым. Теперь раненый будет получать так называемую особую порцию. И вместо саламаты
[112] уплетать разные вкусности: телятину, селедку, клюквенный кисель. На таком столе выздоровление пойдет быстрее.
Затем Лыков попросил околоточного подыскать ему другого батрака взамен выбывшего. Тот отвел сыщика в затяжное отделение все той же сапожной мастерской и указал на мужичка с неестественно бледным лицом, украшенным редкой бородкой. Волосы в бороде были двух цветов: седые перемежались с желтыми от табака.
– Знакомьтесь, Алексей Николаевич: Простосердов Игнат. Фамилия аккурат подходящая – он такой и есть.
Закройщик стоял и отводил глаза. Нанимателю это сначала не понравилось. Что он прячет за душой, если так смотрит? Однако быстро выяснилось, что Игнат стесняется.
– Вы, барин, не думайте, это я не от жадности, – заявил он. – Был ботинщиком в ателье, любую обувь умею сшить. Деньги нужны. Сидеть тута мне еще год с месяцем, а в дому крыша текет. Младшой сын болеет английской болезнью – рахитумом. А супружница слаба ногами и прачкой трудиться уже не в силах. Средняя дочка еще малолетняя. Старшой в ученики сапожника пошел, рубль в неделю зарабатывает. Как жить вчетвером на рубль-целковый? А я тут, в узилище, прозябаю. Вот и берусь за любые приработки. Семью кормить надо… Опять же я без курева не могу, а оно вздорожало.
– Как ты оказался здесь?
– За проволоку.
– Какую еще проволоку?
Федор объяснил:
– Статья тысяча сто сороковая, умышленное повреждение телеграфа. Три года дали, не поскупились.
Простосердов начал оправдываться:
– Все из-за курева, будь оно неладно. Дурею я, когда долго табаку нет. И тово… Соблазнился. Срезал двадцать саженей телеграфной проволоки, а Федор Автономович меня и поймай.
– То есть это ты его сюда посадил? – удивился Лыков, обращаясь к околоточному.
– Я, – подтвердил тот.
– А теперь хочешь помочь своему крестнику? Совестно стало?
Пакора расправил крепкие плечи:
– Стыдиться мне не за что. Игнат украл, и за это его наказали. В соответствии с законом. Просто он не злой человек, не вор, а так, смалодушничал. Ну, жалею дурака, есть такое…
Простосердов вступился за околоточного:
– Я, барин, на Федора Автономовича зла не держу. За что мне сердиться, если я сам виноватый? А он свой долг сполнял. Вот, иной раз дарит мне фунтик махорки. Спасибо ему за это. Семью, правда, того… Душа болит. Страдают они от моей глупости, дети голодные сидят. Эх…
«Тюрьма, тюрьма, – подумал Лыков. – Куда ни глянь, везде чье-то горе». Конечно, всех не обогреешь, не солнышко; но хоть как-то поддержать голодранца с тремя детьми сыщик мог. И предложил Игнату стать его батраком.
Простосердов немедленно изъявил согласие и запросил те же тридцать копеек в день. Алексей Николаевич сказал: меньше рубля платить не хочу. С Ребусом я так рассчитывался, и ты чем хуже? Сапожник не поверил своим ушам. Шесть целковиков в неделю! Вместо рубля восьмидесяти. Не может такого быть. Наниматель уперся и настоял на своем. И тут же выдал батраку подъемные – трешницу. Деньги он обещал платить по субботам. В воскресенье жена Простосердова приходила навещать мужа. Вот к ней и будут попадать лыковские капиталы. Да на них можно зажить по-человечески: и рахитум лечить, и подкормиться. На табак тоже хватит! Игнат ошалел от счастья и не знал, как благодарить щедрого арестанта.
– А ты помогай мне воровство пресекать, – предложил сыщик. – Ребусу, правда, за это нож в бок сунули. Зато, когда победим, будешь настоящую выработку получать. А не как сейчас, крохи, которые тебе «иваны» оставляют.
Простосердов мялся. Он знал про случай со своим предшественником.
– А что, барин, от меня требуется?
– Смотри вокруг. Если узнаешь, что кому-то недоплатили, скажи мне. Я тем «иванам» глаза на порошицу натяну.
