Три дня ушли на покупку билетов, извещение Буффаленка и Лаврова, сбор вещей. Виктор Рейнгольдович мог уже выезжать, но он ждал звонка от британского резидента. И дождался.
На четвертый день Элиот телефонировал и сообщил делано приветливым тоном:
– Ваш вопрос урегулирован в положительном смысле.
– Очень рад, – ответил барон сиплым голосом.
– Теперь очередь за вами.
– В каком смысле?
– Хорошо бы вам выехать со мной в Варшаву.
Оба избегали называть вещи своими именами.
Таубе ответил:
– Увы, невозможно. Я заболел, едва хожу по дому. Всего ломает. Вы уж сами. И вообще, меня в Варшаву звать не нужно. Если, конечно, вы не хотите все испортить.
Британец озадаченно замолчал, потом потребовал:
– Нам необходимо увидеться. Возникло недопонимание. Я выполнил обещание, а вы?
– А что я? Самое важное вы уже знаете. Дальше сами! Меня слишком хорошо помнят в Варшаве, чтобы туда ехать. И зачем? Только все испорчу.
Элиот молча положил трубку. А Виктор Рейнгольдович обернулся к стоявшему рядом Титусу и спросил:
– Все слышал?
– Угу.
– Покажи.
Ян Францевич повторил сиплым голосом, тон в тон барону:
– Самое важное вы уже знаете. Дальше сами!
– Годится. Теперь можно ехать.
Титус вчера только появился в столице. Комитет по освобождению Лыкова стягивал силы. Теперь управляющий Нефедьевки должен был поселиться у Таубе и на время его заграничной командировки отвечать по телефону за хозяина…
В полночь Виктор Рейнгольдович с чемоданом в руках покинул свой дом. Перед этим сказал строго Лидии Павловне с Титусом:
– Смотрите тут у меня. Узнаю, что наблудили, застрелю обоих. Трупы брошу в Мойку.
– Я люблю только Алексея Николаевича, – ехидно парировала баронесса Таубе. – Во-первых, по старой памяти, еще с Кавказа. Во-вторых, он сильный и привлекательный мужчина. А Яша не мускулястый.
– Зато я богатый, – возразил Титус. – Денег с Нефедьевки наворовал – страсть. Соглашайся, Лидка. Твой пентюх сейчас уедет, эх и гульнем… Я тебе шаль со стеклярусом куплю.
– Со стеклярусом? Давно хочу такую. Это меняет дело. Ты ступай, Витя, ступай. А то на поезд опоздаешь.
Спустя два с половиной дня в ателье Лемерсье по Зонненштрассе, 34, что в Цюрихе, вошел господин лет сорока, ухоженный и пахнущий большими деньгами. Ему навстречу кинулся сам хозяин:
– Господин Гезе? Мы вас ждем. Все готово к снятию мерок, извольте следовать за мной.
Промышленник миновал три комнаты и в четвертой попал в крепкое объятие однорукого генерала:
– Федя! Федя…
Разведчики долго так стояли, обнимая друг друга и сопя от волнения. Портной, улыбаясь, следил за ними, потом молча удалился.
– Ну-ка, покажись, – отодвинул Буффаленка от себя Таубе. – Весь уже седой…
Федор нащупал пустой рукав и молча поцеловал барона в левое плечо. Так верноподданные приветствуют своего государя… Потом спросил:
– Что случилось? Почему такая спешка?
– Ты должен лечь на дно, Федор. Срочно и надолго. Замри и не шевелись.
– Почему?
– Так надо. Поверь, без чрезвычайных обстоятельств я не дал бы такого приказания. Слушай, что мне давеча заявил британский резидент в Петербурге мистер Элиот…
Экономя время, генерал сжато сообщил своему агенту суть разговора с англичанином.
– Теперь понял? Ты вот-вот провалишься. Если и дальше будешь слать Монкевицу донесения. Нужно сделать длинную паузу, сбить контрразведку со следа. Мы с Павлом сейчас готовим операцию для отвода глаз. Свалим все на Данненгирша, будто бы он был нашим резидентом.
– Вольфганг? – удивился Гезе-Буффаленок. – Вот комедия. Он был такой надутый болван.
– Покойнику все равно, а нам необходимость. Но ты теперь веди себя тише воды ниже травы.
– Наоборот, – возразил резидент, – буду трещать на всех углах, что Германия должна занять достойное ее место в мировом порядке.
– Только не перегни палку.
– Увы, немецкая нация потихоньку сходит с ума, – вздохнул Буффаленок. – Больно смотреть. Гете и Шиллер в прошлом, нынче в моде стальной кулак. Эх и дадут они всем прикурить. Столько народу угробят…
И он принялся рассказывать барону свежие разведывательные данные. Доложив, Федор, к удивлению Таубе, вдруг заговорил о ресурсах. Как раз о тех, которые упомянул недавно британский разведчик Элиот. Он попросил:
– Можно я одно дело закончу? Прежде чем лечь на дно. Очень важное. На следующей неделе мне принесут технологию изготовления синтетической селитры. Директор Электрохимического института в Карлсруэ Фридрих Хабер изобрел новый метод синтеза аммиака. Революционный, очень дешевый, который изменит мир! В Оппау концерн БАСФ строит огромный завод, который будет выпускать нитраты в больших количествах. Чилийские какашки станут никому не нужны. А Германия получит значительное преимущество перед всеми в изготовлении взрывчатых веществ. Дайте мне разрушить их монополию!
Вопрос действительно был наиважнейший. Возможно, от него даже зависел исход будущей войны. С развитием вооружений потребность в нитратах резко выросла. Без селитры не сделать пороха, но ее уже не хватало в естественной среде. И наступило время расцвета Чили – удаленной и третьестепенной державы. На принадлежащих ей островах Огненной Земли скопились гигантские запасы птичьего помета – гуано. Неожиданно выяснилось, что это единственное такое место на земле. И чилийцам не надо пахать поля или выращивать скот, а можно просто торговать говном… Великие державы начали делить богатство между собой. Германия и здесь успела первой, она закупила в текущем 1912 году почти миллион тонн помета. Британия спохватилась и встала в очередь. Франция лихорадочно шарила по своим колониям в поисках других источников нитратов. Россия привычно дремала.
– Но ведь способы фабрикации нитратов известны, – возразил генерал. – Есть электродуговой, он применяется в Италии, Японии, США и в той же Германии. Или еще коксовый метод. В чем новизна у этого Хабера?
– В низкой энергоемкости и, значит, в дешевизне. Подробности я узнаю в следующий четверг. Разрешите, Виктор Рейнгольдович. А уж после этого можно ложиться на дно.
– Нет! – категорично заявил генерал-майор. – Запрещаю. Если ты под подозрением, история с нитратами может быть провокацией их контрразведки.
– Но…
– Молчи и слушай. Никаких новых инициатив. Отмени все договоренности. Какими бы важными они ни казались. Попадешься, а завтра война. Ты станешь вдесятеро нужнее, когда заговорят пушки. Сбор сведений прекратить немедленно, до моего особого распоряжения. Причем, Федор, ты сделаешь это без согласования с Монкевицем. Причины и весь наш сегодняшний разговор сохранишь от начальства в тайне. Знает один только Павлука. Монкевицу сообщишь, что попал в разработку, висишь на волоске и прерываешь всякие сношения. И к тому же сильно заболел чем-нибудь серьезным. А когда возобновить службу, решишь сам по обстановке. Но не раньше чем через год.
