– То-то полковник взовьется.
– Пускай. Не ему в случае провала в Маобите сидеть, а тебе. Приказ ясен?
– Ясен.
– Все, об этом больше ни слова. У нас осталось мало времени. Что хочешь спросить?
– Как так вышло с рукой? – задал первый вопрос Гезе. И тут же оговорился: – Если не хотите рассказывать, не надо.
– А что тут говорить, Федор? Лучше я тебе о другом скажу. Как мы в Маньчжурии все профукали. Стыд и позор. Ведь я воюю с девятнадцати лет. Думал, что освоил эту науку. А когда стал командовать дивизией, оказалось, трудно побеждать. Не получается! Японцы превзошли нас в военном искусстве. Вот так… Репутация армии в обществе сильно подорвана.
– Алексей Николаевич держится?
– Я виделся с ним дважды, вроде бы крепится, духом не падает. Надеется на нас.
– А вы?
– Мы ждали некоторых событий. Чтобы разобщить тех, кто его оклеветал, и так, чтобы об этом не узнали прокурорские. Иначе опасно. Если лгуны почувствуют, что чины надзора на их стороне, то никогда не сознаются. Должно было пройти время, чтобы Щегловитов с Макаровым забыли про Алексея. Теперь можно действовать.
– Но ведь ему каждый день в тюрьме мука адова!
Таубе тяжко вздохнул:
– Верно говоришь. Бог послал Алексею тяжелое испытание. Так иногда бывает. Ничего не попишешь, приходится терпеть.
Федор не унимался:
– За что хорошему человеку такое испытание? Чем он провинился перед Богом?
– Хороших людей Он тоже испытует, сам знаешь.
– Но ведь там еще и опасно, Алексея Николаевича могут просто убить, пока вы тянете время.
– Могут, и уже пытались. Ему не привыкать, убить Лыкова не так легко. Но риск есть.
Гезе взял листок бумаги и написал: «Я вас всех люблю!»
– Вот, передайте. Пора расходиться?
– Увы. Федор! Мы теперь с тобой долго не увидимся. Может быть, даже никогда. Знай: тебя тоже любят и помнят. Тебе тяжелее всех. На чужбине, в окружении врагов, много лет… И в отставку не выйдешь, отпуск не возьмешь. Крепись.
Тот лишь улыбнулся в ответ.
– Теперь об осторожности. Сейчас ты уйдешь, а я останусь и подожду. Если за тобой следят, они себя обнаружат. Надо узнать, под наблюдением ты или нет. Утром тебе в гостиницу протелефонирует мэтр Анатоль. Он скажет, что забыл уточнить одну деталь, и задаст вопрос о пуговицах. Какие лучше, роговые или целлулоидные? Вы порассуждаете. Потом самое важное: если мэтр предложит третий вариант, из растительной слоновой кости
[125], это значит, что за тобой следят.
– Ясно.
– Тебе сейчас дадут счет за услуги ателье. Оставь его в номере, пусть увидят. Костюм построят за неделю, через три дня зайди на примерку, доиграй эту роль до конца.
– Понял.
– В Берлине тебя могут спросить, почему ты решил пошить тройку в Швейцарии.
– Тут дешевле, а у меня репутация человека прижимистого, – пояснил Буффаленок.
– Пусть так. Но отчего именно у мэтра Анатоля?
– Он открыл свое дело недавно и пока держит низкие цены.
– Но как ты об этом узнал?
– А вот. – Федор показал генералу газету с объявлением. – Я даже отчеркнул. И вообще, это четвертое ателье за сегодня, которое я посетил. Хожу и выбираю, где лучше.
Генерал-майор удовлетворенно кивнул и поднялся.
– Ну…
Мужчины обнялись на прощанье, и Буффаленок ушел. Таубе остался ждать, поглядывая в щелку жалюзи. Хвоста он не заметил, но через десять минут к портному явился неизвестный господин и долго определялся с сукном для пальто. Сам так и шарил глазами по сторонам…
В полдень хозяин ушел обедать, а когда вернулся, сообщил:
– В кофейне напротив сидит филер. И еще один трется в конце переулка, они меняются.
– Значит, за нашим гостем следят, – констатировал генерал. – Пароль для Гезе помните? Вовремя я приехал…
Виктор Рейнгольдович смог покинуть ателье лишь ночью. Когда он выскользнул через заднюю калитку, то разглядел фигуру на углу. Способность видеть в темноте в очередной раз его выручила. Таубе бесшумно прошел за спиной филера и исчез в переулке.
Через три дня он ввалился в свою квартиру и с порога спросил у Титуса:
– Телефонировал?
– Вчера. Я просипел, что иду на поправку.
Ян Францевич смотрел на генерала и ждал. Но тот тянул, и тогда Титус сказал:
– Я спрошу один раз, а ты ответь.
– Валяй.
– Как там?
– Он привел за собой хвост.
Лидия Павловна встревоженно уточнила:
– Стало быть, его подозревают?
– Да. Боши готовили для Федора ловушку. Еще неделя – и он бы попался.
Виктор Рейнгольдович зябко передернул плечами и потребовал чаю. Выпив подряд два стакана, он приказал управляющему:
– Яша, собирай бойцов. Пора вытаскивать Алексея.
Глава 17
Комитет по спасению Лыкова
Вор Иван Несытов третий час сидел в приемной начальника ПСП. Филиппов никак не мог найти время, чтобы поговорить с уголовным. В кабинет статского советника то и дело входили разные люди. Раз даже зашел генерал с пустым рукавом. А обратно не вышел…
Секретарь начальника не обращал на сидельца никакого внимания. Вор терпел, терпел, а потом робко попросился в уборную. Его подчеркнуто грубо отконвоировали в конец коридора. Городовой ругался и дважды больно ударил Ваньку в бок. Что за чертовщина? Было известно, что Филиппов рукоприкладства не поощрял. А тут такая невежливость…
На просьбу Несытова дать попить секретарь рявкнул:
– Может, водки еще закажешь? За то, гад, как ты Лыкова оболгал, с тебя с живого сейчас шкуру будут сдирать. И солью посыпать! Сиди молча, жди своего часа.
Несытов обмер. Вот оно что! В ДПЗ они с Бабкиным и Трунтаевым не раз говорили о возможной мести со стороны сыскных. Прошло уже три месяца после суда. Лыков давно сидит в Семибашенном. Вот-вот туда же засадят и лжесвидетелей. Ивану уже вручили обвинительный акт. Прокурор требовал четыре года арестантских рот. Как их там встретят? Деньги, полученные за вранье, давно кончились. Неужели скоро платить по счетам? Сидеть через стенку от Лыкова вор очень опасался. Ясно, что бывший сыщик всегда будет у тюремной стражи на особом положении. И если захочет, сделает жизнь вора в Семибашенном невыносимой. Ах, дурак, зачем он тогда согласился? Выменял быка на индюка… А с другой стороны, попробуй не согласись.
