– Почему нет? Все, на что имеется спрос, рано или поздно появится. Пару лет назад я обнаружил и разорил «номера для беглых» в Иркутской губернии. А вот вам другое убежище. И не где-нибудь, а в Петербурге!
– А фокус с приметами для того же? Чтобы скрыть подлинное имя?
– Разумеется. Прибыл в Литовский замок воришка из Пскова. В алфавите его на всякий случай еще раз замаскировали. Вписали под фальшивым именем, да еще шрамы от вырезанных чирьев забыли указать. Теперь его точно никто не отыщет.
Лыков решил не откладывать в долгий ящик. Он отправился в канцелярию к телефонному аппарату. Пакора пошел было с ним за компанию, но его перехватили друзья. Раз в неделю они приходили поиграть в карты. После этого нехитрого занятия Федор словно примирялся со своей участью, лицо его становилось добрее. Он часто говорил:
– Головков с Крештоповым меня не бросят. Что-нибудь придумают.
Вот и сейчас сокамерник отправился в комнату свиданий. Алексей Николаевич прошагал в контору, где ему лучезарно улыбнулся Добрококи.
– Андрей Захарович, мне нужно срочно телефонировать в Департамент полиции. В кабинете пусто?
– Так звоните из приемной, – письмоводитель кивнул на аппарат.
– Не могу, потому – секрет! – многозначительно пояснил сыщик.
– Понимаю.
Добрококи подобострастно распахнул перед ним дверь кабинета. Лыков прошел, снял трубку, сказал в нее:
– Восемьдесят три, пожалуйста.
Тут же положил ее на стол и осторожно приник к щелке в двери. Добрококи подслушивал. Ясно…
Алексей Николаевич вернулся к аппарату. Там как раз соединили, и сыщик попросил Азвестопуло. Вскоре он услышал голос Сергея и велел ему немедленно явиться.
– Мы с Машкой в театр собрались, – сообщил коллежский асессор.
– Знать ничего не хочу. Даю тридцать минут.
– Э-эх… Выезжаю.
Помощник, конечно, опоздал. Лыков принял его в пустой камере и сообщил о своих открытиях. Грек был ошарашен:
– Не может этого быть!
– Почему?
– Слишком сложная комбинация. Такие быстро рассыпаются: кто-то да сболтнет.
– Сложная, но зато весьма конспиративная, – стал спорить бывший статский советник. – Кто будет искать беглого каторжника в исправительной тюрьме? Да еще в образцовой.
– М-м… Вы вон разглядели. Не один же Лыков наблюдательный.
– Ты до конца не понимаешь. Помнишь слова Ивана Федоровича Анисимова? Накануне суда он вправил мне мозги. Я появился в замке неожиданно. И по замыслу моих противников, ненадолго. Почему они так плохо подготовили свидетелей? Ведь ясно было, что их можно расколоть, перекупить, запугать. Что комитет по моему спасению наконец и проделал. Три вора рано или поздно сознались бы. Просто я к тому моменту давно должен был умереть. Месяц-полтора спустя, как оказался в Семибашенном. После этого никто бы не стал требовать от Несытова с товарищами изменить показания.
– И что тогда? – упрямился грек.
– А то! Если Лыков лег в могилу, кто опознает в Ашотяне – Саркисьянца, а в Бураковском – Свеха? Так что приказываю…
Азвестопуло вынул перо и блокнот. Шеф продолжил:
– Собрать документы на вышеупомянутых злодеев. Доказательно: с пальцами, фотокарточками и прочее. Далее, установить личности двух других молодцов, у которых я выявил скрытые приметы. И наконец, выяснить, кто такой Жежель на самом деле. Шрам тебе поможет. И бегом, Сережа, бегом! Покуда эти семнадцать ухарей меня не заделали…
Три сидельца вечеряли. Федор курил махорку, Огарков сочинял очередной рассказ про службу сыщика N. Лыков писал план действий по вскрытию преступной организации в столичных тюрьмах. Там были задания Филиппову, Азвестопуло, Хрулеву и самому Алексею Николаевичу.
Вдруг в дверь постучали, и на пороге появился Непокупной:
– Ваше высокородие! Вас просит на разговор Иван Заседателев.
– Иду, – отложил ручку Лыков. – Где он?
– Под лестницей на третий этаж.
Сыщик вышел в темный коридор. Покрутил головой и двинулся под лестницу.
– Иван Кирьянович, отзовитесь.
– Здесь я, Алексей Николаич.
– Что за срочность?
– Я кое-что видел. Случайно подсмотрел. Думал, думал и решил вам доложить.
– Говорите.
Надзиратель огляделся, хотя вокруг никого не было.
– Значит, у вас в благородном отделении есть такой Салатов-Петрищев…
– Салатко, – поправил Лыков.
– Ну пусть так. Богатый человек, денежный.
– Иван Кирьянович, переходите уже к делу.
– Слушаюсь. Так вот, нынче этому самому Салатке в укромном месте передали какой-то сверток. Сделал это арестант Жежель, которым вы интересовались.
– Вавила? Хм. Очень любопытно. Что у него общего с аферистом?
Заседателев пожал плечами:
– Что там в свертке, мне разглядеть не удалось. Небольшой, примерно с книжку. А может, то и была книжка? Вот только Жежель их не читает. Еще подозрительно, что оба они постоянно оглядывались по сторонам, не видит ли кто их беседы.
– Да, необычно, подозрительно. Вы правильно сделали, что мне рассказали. Буду иметь в виду. У вас все?
– Еще только одно: Салатко назвал его по имени. А точнее, Никитой. По бумагам-то Жежеля звать Вавила.
– Никита? – поразился Лыков. – Ну конечно! Как я сразу не догадался.
Заседателев помялся чуток, облизнул по привычке губы и спросил:
– Вспомнили его? Кто таков?
– Известный бандит в розыске. Вам пока лучше не знать подробностей. Держитесь от Вавилы-Никиты подальше. Скоро я его раскассирую, за ним смертный приговор давно бегает.
Сыщик вручил надзирателю целый четвертной билет, пожал руку и вернулся в камеру. Он мог бы телефонировать своему помощнику на квартиру, но было уже половина двенадцатого. А там маленький ребенок, недолго и разбудить. Лучше отложить звонок на завтра.
Утром Алексей Николаевич попросил старшего надзирателя дать ему обыскать камеру Салатко-Петрищева. Тот поинтересовался:
– А зачем, ваше высокородие?
– Он давеча беседовал с Жежелем из Шестого коридора.
– И что с того?
– Жежель не тот, за кого себя выдает. Это крайне опасный человек.
– По документам он вроде бы мелкий вор.
– Иван Макарович! – начал сердиться сыщик. – По документам я убийца. Хотя не убивал. Раз говорю, что нужно обыскать камеру, значит, так надо.
Через час Непокупной доложил, что лжебанкрот в канцелярии встречается со своим доверенным. А его камердинер застрял в тюремной лавке.
