– Это салат с курицей, листьями салата, брынзой и помидорами. Еще сухарики.
– То есть это салат «Цезарь»?
– Нет, это «Царский салат».
– Как бревно ни назови, – я вмешался, – все равно останется бревном. Давайте два.
Официант подарил мне свой проницательно-тупой взгляд. Царский подарок. Я насторожился, потому что этот парень явно умел соображать на каком-то своем уровне, который вот-вот грозился пересечься с моим. В материальном плане. И это будут не чаевые и не счет за ужин. Я ему чем-то не понравился.
– Говорящий пёс! Это ты, сволочь, хотел ограбить ларек моего брата!
Я смотрел на Юлю. Она не понимала, что творится.
Я подумал, что все кончено. Я мало того что собака, так еще и СОБАКА-УГОЛОВНИК.
– Ну, давай выйдем, что ли, браток, – Бульдозер-младший намекал на двойное свидание и на то, что Юле пора уступить своим планам на меня.
Но в мужчинах я вижу только друзей, а не партнеров. Папа научил. Так что я шмыгнул под стол, он кинул в меня поднос и ринулся за мной. Я нырнул под стул, он ударился об него, я шмыгнул в дверь, он выбежал.
Мы бегали по кругу, как дети вокруг Дяди Степы. Степой был столб.
А когда он почти поймал меня, случилось чудо. Юля взяла его металлический поднос и хорошенько ударила его по голове.
То ли ему правда было больно, то ли его сердце растопила женская отвага. В общем, он порозовел, вмиг из боевой свиньи превратился в милого кабанчика, и я воспользовался случаем:
– А брату своему лучше ничего не говори. Твой брат хороший парень. Да и ты тоже. Нет ничего страшного в работе продавца или официанта. Кто-то должен. Поэтому не серчай. А нападать на маленьких и слабых – это подло.
После такого тона я думал, что он набросится на меня. Но по его взгляду было видно, что он думал о своем и, как мне кажется, даже не слышал меня.
Больше я его не видел.
Мы с Юлей вернулись к своему столику, она забрала свою сумку, и мы пошли гулять по Калининграду. У Юли был с собой кассетный плеер, и мы весь вечер слушали музыку. Что-то про любовь, свободу и прочие глупости, которые могут слушать лишь умалишенные или по-настоящему счастливые.
Слушали музыку и болтали.
– Ты, кстати, хорошо бьешь.
– Я еще не то могу.
– Не надо рассказывать. Потом покажешь.
А первым решил показать я. Станцевал перед ней. Лунная походка, как у Майкла Джексона.
Сейчас понимаю, что она влюбилась сначала в мой танец, а не в меня. И это нормально.
Допив свой чай, мы ушли, так и не объяснив директору заведения, чем же мы так испугали его подчиненного.
Потому что, объясняла Юля, если бы я сам заговорил – он бы сразу все понял.
Зефирные консервы
Птицы летят, колеса скрипят, и куда все едут – мне непонятно. Я сегодня проснулся в офисе, и единственная мысль, которая меня посетила, это
ПОЧЕМУ ВСЕ НАЧАЛЬНИКИ ТАКИЕ СТРАННЫЕ ЛЮДИ?
Кому-то не повезло, и его начальник – гораздо глупее, чем подчиненные. Но тут ничего не поделаешь. Терпи и строй планы по уничтожению и захвату и на корпоративах пьяный в лицо говори боссу, что он – конченый.
Кому-то не повезло, и его начальник – это родственник. Но тут не повезло больше. Потому что обычно этот родственник и в семейной жизни является начальником и соблюдать иерархию становится привычным.
И даже если ты попросишь свою свекровь хотя бы дома вести себя как человек, а не как начальник, она даже не поймет твоего вопроса.
Но Петр Зефирыч – это нечто. Он Начальник с большой буквы просто потому, что никогда не слушает подчиненных. И даже если его указания можно поставить под сомнение, сам он в них сомневаться никогда не будет. Он был Руководитель, и его размашистые телодвижения постоянно сбивали вазы и телефоны с офисных столов.
И сегодня он заявился ко мне с умопомрачительной мыслью.
– Юстас, – зачем-то на его гавайской рубашке был подвязан галстук, – Юстас, где Максим?
– Он в Петербурге, куда вы его и посылали.
– Пусть он отменяет встречу. Мы не должны делать рекламу для магазина одежды. Хватит с нас магазинов. Одни, йоксель, магазины. Мы вообще не должны больше делать рекламу!
Работая в рекламном агентстве, мы не должны делать рекламу. Работая дворником, мы должны не махать веником, а дожидаться, когда веник сам начнет себя махать.
– Мы должны открыть в Средней Азии кондитерские фабрики. Средней Азии не хватает зефира. Откроем свое дельце и растворим степной мир в западном истеблишменте! Пиар и реклама! Все будут покупать наше печенье, потому что оно красивое и модное! А не потому, что вкусное. И зефир туда же.
– Но Петр Галерович, нам же все равно придется в итоге заниматься рекламой.
Петр Зефирыч помрачнел. Туча над его головой облила его по́том. Сегодня он был собакой, которая бегала по кругу и пыталась укусить свой хвост. Но хвост можно укусить, только если сделать дырку в пространстве и времени.
Петр Зефирыч пытался. И не мог. Куда сегодня еще зайдет его мысль – мне непонятно, но нам повезло.
Сегодня Петр Зефирыч решил больше не думать. А если он не думает – то значит, он не противоречит своему правилу – НЕ СОМНЕВАТЬСЯ В СВОИХ РЕШЕНИЯХ.
А нет сомнений – нет и решений.
Лучшие в мире коленки
Я – красивый? Красивый. Но я же собака. Маленькая, ручная собачка, которая ждет, когда же ее попытаются приручить. Это – мое женское качество, от которого я пытался избавиться.
И так всегда. Чем больше рассказываешь об отношениях, говоришь фактов – тем меньше в них остается от людей и от чувств. Но когда говоришь о своей любви, сложно не коснуться самих отношений.
– Я не люблю романтику, предупреждаю сразу.
Это было наше второе «свидание» с Юлей, мы сидели на лавке, и я опять устроился у нее на коленках. Не знаю, догадывалась она или нет, но для меня это жесты высшего доверия.
– А что для тебя – романтика?
– Это когда цветы на первом свидании, слишком милые парни, смазливая музыка, признания в любви на втором свидании, прогулки под луной в парке и прочие глупости.
– Ты перечислила все, о чем мечтает подавляющее большинство.
Мы немного помолчали. Я еще раз посмотрел на ее коленки. Идеальные.
– Может, ты никогда не влюблялась?
– С чего ты взял?
– Потому что когда влюбляешься, сама хочешь делать такие глупые и сентиментальные вещи.
– Ты говоришь, как баба, Юстас. А ты вообще собака.
