Но мне повезло, я никогда не любил ручной труд и потных мужчин, а чтобы работать в бригаде, нужно как минимум к этому ровно относиться.
И любить работать ночью. Потому что МКАД без машин завораживает, как завораживает пустой проспект, на котором только одна юбка, и та – беззащитная.
Лето кончилось
В августе красота помогала не видеть грязь, которой наполнились улицы, – живая красота смуглых ножек, спрятанных за очками прекрасных глаз, бюстов всех размеров и фасонов, и каждая девушка в отдельности вступала в казалось бы бесконечный поток красоты, который начинал иссякать к октябрю. Девушек не становилось меньше. Они прятали себя в одежды, и вместо красоты человеческого тела приходила красота осеннего настроения.
Всматриваешься в зеркала витрин и супермаркетов. Хотя иногда это бывает полезным. Например, когда стыдно повернуть голову по направлению к очередной женщине. Она же идет в очках. Черных. И ты не знаешь, смотрит ли она на тебя.
Когда мысль прибраться начинает из головы медленно перетекать в руки русского человека, то на улицах уже где-то ноябрь. Осень напоминает о себе не только балетом листьев и пасмурной романтикой, но и холодом, от которого еще не скрыться в тесных квартирах без отопления. Падает первый снег. Мы заворожены красотой снежинок, они растают через пару часов, дай бог – через пару дней, но память о них такая же свежая, как о родинке на пояснице у той самой барышни, которая с невообразимо большой грудью прошла по Старому Арбату в тот самый день, когда солнце было чуть ярче обычного и ты мерзко пах пивом, купленным на последние деньги, – мерзко потому, что вылил все пиво по глупости на себя, не успев даже попробовать.
Красота защищает русского от делания. От труда. От того, чтобы убирать за собой глупости и мерзости. Красота летнего тела плавно перетекает в красоту русской зимы, плавно – потому что мы не успеваем за осень задуматься о том, что вокруг помойка уже пару веков и дороги чинить надо, да и зачем об этом думать – когда крепкий зад любимой покоится в твердой руке, и вы с благоговением забываете об остальных девушках и наслаждаетесь снегом.
Красота – как покров, в нашей стране больше не нефти, а красоты, и мы ценим ее не больше, чем снег, который – только проблема и ресурс для будущего гололеда, да главный враг бомжей, голубей, матерей с их вечно простужающимися детьми, но красота только в первые дни – и новый год. А Новый год без снега – вообще не праздник, и только самые отважные в коротких платьях и с бенгальскими огнями в руках могут спасти от уныния.
Я не упомянул весну. Потому что весна всем покажет. Всплывает все, что было неубрано. Всплывает все, что оставлено моими братьями-собаками. Не по разуму, но по физиологии. Всплывают все недостатки и в общем потоке сливаются в канализацию. И мы, наблюдая, опять шокированы. И шок так и не переходит в решительное действие, потому что самые отважные уже в плюс тринадцать надели первые юбки и отвлекли ослепляющей красотой, которая затмевает всю грязь, что у нас под ногами, и заставляет нас смотреть все выше и выше… Пока мы не уткнемся в ее взгляд и опять в смущении отвернемся, так и не решившись подойти и познакомиться, оставляя ее индивидуальность в бесконечном потоке и так и не осознавая его важность для нашей русской лени.
Мы с Максимом кучу раз сидели в парках Москвы и так и не подошли ни к одной. Отмазывались, что приехали сюда по работе и нету времени общаться с девушками. Парк на Пушкинской, Чистопрудный бульвар, Сущевский Вал – мы молча наблюдали эволюцию вкуса и красоты из СССР в Россию, из России – в тот бардак, что сейчас, и можем сказать: наряды все краше, как и дамы, но блеск в глазах и интерес к тому, что они сами интересны, падает до невозможности. Разглядываешь манекены, это грустно, они сами не знают, зачем они так одеваются. И этот вызов так и остается в тишине, на нее откликаются, как и 50 лет назад, грузины и самые наглые, но даже им не остается шанса – наша красавица все ждет и ищет того, кто самый лучший. А самые лучшие, увы, где-то внутри нас самих, и это зеркало, отражающее мужиков вокруг, нуждается в полироли и тряпочке, ведь уже к двадцати годам появляется пыль, которую нужно было бы стряхнуть.
Но на самом деле это и верно. Знакомство, настоящее, всегда идет после какого-нибудь знака, и без знака это будет или секс, или глубина, которая не нужна и в которой нету света. Но вместо знаков мы увлечены внешностью, а чем женщины увлечены – черт их знает, не хочу их ни обижать, ни хвалить лишний раз, ведь они гораздо сложнее и проще одновременно для нашего восприятия.
Гуляя по Москве, невольно подмечаешь перемены. Почему невольно? Потому что многим не с чем сравнить, для многих Москва – это Красная площадь и несколько артерий в 12 полос каждая, вечные пробки и много-много ресторанов.
Улочки же – это Европа. Или Америка, если бы в Америке города путали людей, а не были математически выстроены, как таблицы. Люди спокойно курят, разговаривают и, зайдя в офис, продолжат считать, посылать письма, перераспределять ресурсы, слова, чувства, и откуда они берутся – мне до сих пор не известно.
Последняя история
Я почувствовал новые оттенки в московском ветре, который ворвался ко мне утром. Они пахли не дорогой и «Макдоналдсом», не духами и мужским по́том, а переменами. Я уже забыл этот запах. Он немного похож на запах сладкой ваты.
Этот ветер разбудил меня. Он готовил меня к чему-то новому.
Ко мне зашла соседка и сказала, что ей по ошибке прислали мое письмо. Я поблагодарил ее и взял в руки конверт. Настоящее письмо в эпоху информационных технологий, а не бездушный газетный спам.
Оно оказалось от Дикого Пса, пражского друга моего папы. Я вздрогнул в страхе и предвкушении. Если я пытался вдыхать и жить ветром перемен, то Дикий Пёс сам был одной сплошной переменой. Тонкая связь с детством. Записка была очень короткой, а обратным адресом была моя старая квартира в Праге.
«Привет от меня и от папы. С нами все в порядке. Не знаю, как с тобой, но я уверен – Москва и тебя свела с ума. Если ты чувствуешь, что теряешь свой дух, – лети в Абакан. Там будут ответы на все твои вопросы, Юстас».
Наверно, это там, где можно отдохнуть от цивилизации вплоть до потери речи. Многие в столице об этом мечтают, и я, похоже, совсем не исключение. Дикий Пёс знает, что мне нужно. Абакан – это очень далеко, и когда летишь больше часа на самолете, перестаешь верить, что все это – большая страна, где границы определяет только ментальность.
Я долго не раздумывал. Самолет вот-вот взлетит и отправит самого болтливого пса Москвы куда подальше.
«Вас приветствует российские авиалинии…»
Что можно добавить? Жизнь идет. Время – течет, как воск с расплавленной свечи, об него можно обжечься, если слишком много вмешиваться. Поэтому я наблюдаю, как оно течет вместе с облаками, над которыми я пролетаю, стремясь к новому городу, новому пункту в своей биографии, который мне придется начинать в одиночку.
