Ахаб попросил Ху Луна сделать пару кругов над лесом. Гора Трёх Испытаний сама их найдёт, как объяснила мисс Дикинсон.
Никогда в жизни Тау и Майя не летали так быстро! Они представить себе не могли, что такое возможно! От скорости слезились глаза. Но когда внезапно Ху Лун нырял в озеро, а ещё через долю секунды взмывал в верхние слои атмосферы, слёзы испарялись. А всё из-за воды, ветра и сильнейших эмоций.
Внезапно Ху Лун вытянул морду, будто принюхиваясь. Затем посмотрел вниз. Спикировал на землю и опустился на полянке посреди леса. После головокружительного полёта земные тишина и покой показались блаженством.
На стволе поваленного дерева, покрытом мхом, сидел мальчик Гильгамеш
[7]. В руках он держал маленькую крысу с чёрными глазками, белым брюшком и светлой спинкой. На плече у него сидела белка, которая то и дело махала лапками, будто подавала сигналы. А возле ног спали два пожилых ежа, свернувшись в колючие шарики. За спиной у мальчика пряталась ласка, а из дупла осторожно выглядывал барсук, зорко следя за тем, не грозит ли Гильгамешу опасность.
— Гильгамеш! — воскликнул Ахаб.
И повернулся к Тау и Майе:
— Я встречал его три раза в жизни.
Гильгамеш был крошечным: таких тощих детей Тау и Майя никогда не видели. Кожа у него имела тёмно-коричневый оттенок, потому что родился он тысячи лет назад в Месопотамии
[8] и то и дело загорал под солнцем пустынь, городов, гор и морей. А ещё он принадлежал к тем немногим существам на Земле, кто мог бы сравниться с Дядюшкой Дубом как по количеству прожитых лет, так и по числу знакомых.
Его мать была столь бедна, что родила его прямо под деревом Джамбо, причём роды оказались в высшей степени необычными. Когда начались мучительные родовые схватки, мать услышала внутри себя голосок: «Не печалься, мама. Я уже проснулся и сейчас выйду сам». В итоге маленький мальчик родился легко и безболезненно, будто бы и вправду проснулся утром после долгого сна. Но был он при этом таким крошечным, что все женщины в деревне в один голос заявили: больше двух недель дитя не проживёт.
Однако самое удивительное, что малыш не плакал и не кричал, а с любопытством смотрел вокруг себя и улыбался, а потом указал крошечным пальчиком куда-то вверх, на солнце, и как ни в чём не бывало уснул у материнской груди.
Мать, утомлённая родами, тоже уснула, прижав к себе младенца.
Тогда с дерева спустилась исполинская змея Акках. Она пожирала матерей, которые, согласно традиции, отправлялись рожать под дерево Джамбо в надежде, что так обеспечат ребёнку благоприятное будущее. Но проходивший мимо пастух Унапшим собственными глазами видел, как ужасная змея свернулась кольцами у ног матери и замерла, а маленький Гильгамеш смеялся и гладил её свирепую морду, тыкал пальцем в глаза и даже засовывал руку в пасть, чтобы подёргать за язык.
Некоторые люди в деревне очень полюбили необычного мальчика, но другие испытывали к нему необъяснимое отвращение. Так что, когда Гильгамешу исполнилось три года (при этом он был примерно вдвое ниже ровесников), он сказал родителям, что больше всего на свете ценит тишину и покой и хочет, чтобы они втроём ушли в глубь леса и жили там в полном уединении. Он рос очень любознательным: ему было интересно абсолютно всё, и за всем он наблюдал с бесконечным вниманием. Особенно привлекали его всякие незначительные мелочи.
Родители уже ничему не удивлялись. Гильгамеш давал им советы, которые, как ни странно, всегда оказывались верными: как получить хороший урожай, как обращаться с животными, как пережить бурю. Они не раз убеждались, что лучше всего не раздумывая следовать совету маленького мальчика-старичка — именно так в их краях звали детей, которые с младенчества проявляли необычные способности.
Семья надолго поселилась в лесу, и возвращаться к людям им не хотелось.
В день, когда Гильгамешу исполнилось семь лет, он отправился на прогулку. Он любил углубиться в чащу, а затем искать дорогу домой. Всё казалось ему таким новым и необычным! Будто бы мир был сотворён только что.
Стояла тёплая солнечная погода, жужжали тысячи насекомых. Гильгамеш вышел на поляну. На ней росло два высоченных дерева — цветущий айлант
[9] и странный орешник, на котором висели плоды размером с яблоко. Гильгамеш, которого сопровождали детёныш чёрной пантеры и маленький стервятник-альбинос, услышал журчание воды.
Большая стая птиц с голубыми крыльями сорвалась с места и взмыла в небо. Из скалы бил родник. Две струи ледяной воды падали в две каменные чаши. Над одной из чаш имелась едва различимая надпись на древнем языке: «Источник вечной юности». Над второй — «Источник бесконечного знания». А чуть выше, над обеими чашами, виднелась третья надпись: «Пить можно только из одного».
На протяжении веков те немногие счастливчики, которым удавалось найти родник, пили сразу из двух струй, и волшебства не случалось. Поэтому никто не сложил о чудесном месте ни легенд, ни преданий, ни удивительных историй. Давным-давно и тропинка к нему заросла.
Устав от долгой прогулки, Гильгамеш присел полюбоваться красотой родника и задремал под его весёлый лепет. Солнце скользило по небу, вода убегала под камни. Гильгамеш наслаждался звуками природы и дуновением ветерка.
Затем разделся и встал под струю, над которой значилось: «Источник вечной юности». Ребёнок его возраста, но нормального роста ни за что бы не поместился в небольшую каменную чашу. Но как же приятно было окунуться в прохладную воду жарким днём!
Накупавшись в первой чаше, мальчик встал под струю, обозначенную как «Источник бесконечного знания». Только на этот раз он открыл рот и сделал небольшой глоток.
С того дня ребёнок перестал взрослеть. Отныне он лишь наблюдал, как день ото дня возрастает его мудрость. С течением веков Гильгамеш пережил всё, что только можно пережить, и видел всё, что можно увидеть. Он давал советы царям и целым народам. Но это осталось в прошлом. Теперь его интересовало само мироздание!
Поскольку он много знал, он никого не осуждал: всех понимал и в каждом видел частичку истины. Как мог он советовать правителям принять то или иное решение, если в итоге оно принесёт пользу одним, но навредит другим?
Покуда Ахаб пересказывал Тау и Майе эту историю, Ху Лун подставил маленькому Гильгамешу голову, чтобы тот почесал его за ушком.
